Леди Арт
Шрифт:
Бесконтрольный поток слов иссяк, и снова наступила тишина. Хелена едва слышно шмыгала носом. Один встал прямо у неё за спиной, так близко, что можно было чувствовать его тепло и энергию, и положил руки Хелене на плечи.
— Люди смертны, — проговорил он. — Такое случается вне зависимости от ваших действий и желаний. У её величества уже были приступы, и всё обошлось. Может обойтись и сейчас.
Она не ответила, лишь сильнее сжала губы. Могло. Конечно, могло. Только вот все те разы она не чувствовала, насколько всё близко и неизбежно. В те разы её не мучили
Хелена закрыла глаза и глубоко вдохнула, быстро, словно невзначай смахивая слёзы с ресниц. Она прислонилась спиной к груди Одина, желая снова очутиться в коконе из его объятий, в котором прятала слёзы сразу после перемещения. Чтобы всё было просто и спокойно, чтобы её не могли достать ни ветры, ни проблемы, ни лишние нервы и чувства.
Один уткнулся ей в волосы, одна рука его съехала по плечу, сжимая кожу сильнее, другая легла на талию.
— Тебе нужно отдохнуть, — прошептал он, и шёпот его обволакивал. — Подальше ото всего.
Хелена поймала ртом воздух, вдыхая нервно, прерывисто. Медленно расслабила напряжённые плечи. Так не хотелось спорить. Хотелось лишь, чтобы мир ненадолго замер и дал время подумать и принять. Принять то, что казалось призрачным и нереальным. Наверно, Один был прав и сегодня ей не стоило возвращаться на Санаркс.
— Утром… — выдохнула Хелена, — ты перенесёшь меня домой…
— Конечно.
— А сейчас, — она открыла глаза, — отпусти меня и оставь одну. Я устала…
Его пальцы сжались сильнее, но ещё секунда — и Один отступил. Никаких возражений, никаких попыток удержать.
Хелена недолго смотрела на закрывшуюся дверь, а потом выдохнула и покачала головой. Кокона, который она желала, не получилось. Это было что угодно, но не он.
— Порой Один понимает всё слишком буквально, — цыкнул сэр Рейверн, услышав сухой ответ Хелены о том, где она была ночью.
— Пожалуй, — согласилась Хелена, глядя на свои руки. — Что с моей матерью?
— Её величество жива. Пришла в себя посреди ночи. Жаловалась, что в комнате душно, пыталась отказаться от лекарств, конечно, заявила, что отлично себя чувствует…
— А на самом деле?
— На самом деле у неё жар. Она постоянно в бреду и повторяет одно и то же. — Он покачал головой, уставившись в никуда с таким жутким выражением, словно лицо королевы всплывало перед глазами, сглотнул и продолжил: — Ей вряд ли станет лучше, ваше высочество. Болезнь действует на сердце, и вы знаете…
Он замолчал, взглянул в пол и тут же поднял глаза на Хелену. Она выглядела безучастно, тихо произнесла: «Понятно». Голос едва заметно дрогнул. Не говоря больше ни слова, она поднялась и ушла. Порывалась зайти к матери, но не смогла — и просто закрылась у себя.
Оставалось только ждать.
Это было мучительно. Это выводило из себя. Она не могла усидеть на месте и мерила комнату шагами, вздрагивая каждый раз, когда открывалась дверь. Но это были слуги, всегда только слуги…
Один не появлялся, сэр Рейверн тоже. Он проводил всё свободное время в покоях мадам Арт. Врачи позволяли заходить
А время текло неправильно. Хелена не замечала, когда день сменялся ночью и наоборот, и не знала, во что верить, на что надеяться. Она готова была услышать любой исход, только бы её не томили съедающим нервы ожиданием, но никто не говорил ей ни слова. И она только мучилась предположениями и размышляла, что же будет дальше. Что будет с ней самой и с королевством.
Прошло три дня, прежде чем она узнала: сэр Рейверн сам появился на пороге её комнаты. Хелена поднялась ему навстречу и замерла. Осунувшийся, растрёпанный, без пиджака, он посмотрел на неё пустыми покрасневшими глазами и глухо произнёс:
— Её величество умерла.
И дверь закрылась.
Хелена села на край кровати, глядя в никуда. Уши закладывало от пульсации крови. Осознание слишком резко ворвалось в разум, захватило его и не оставило места ни для чего больше. Даже для чувств.
Никаких слёз. Никаких истерик. Всё просто кончилось, оборвалось, и наступившая тишина оказалась страшнее мучительного ожидания.
Они никогда не были достаточно близки. Никогда не любили друг друга той тёплой семейной любовью, которая должна была быть у матери и дочери. Никогда не пытались перешагнуть через гордость и понять друг друга. А теперь никогда и не смогут.
Над замком спустили флаги. Затихшая столица с утра — словно нарочно облачного и прохладного, предвещающего скорую осень с затяжными дождями — встречала одетых в чёрное людей. Несмелые растерянные фигуры собирались кучнее на подъездной площадке, откуда дорожки вели вниз по холму в мраморный парк; переговаривались вполголоса и ждали. О болезни королевы знали все, но, казалось, никто не верил, что всё могло закончиться так.
Один, тоже облачённый в чёрные костюм и плащ, сидел в кресле, закинув ногу на ногу и следил за Хеленой. Та придирчиво разглядывала себя зеркале.
— Ты ведь понимаешь, что идеальный вид сейчас ни к чему? — спросил он с усмешкой.
— Понимать я могу что угодно, — сказала Хелена, поворачиваясь к нему и окидывая холодным взглядом. — Но они ждут, что я буду выглядеть и вести себя так, как им того хочется. Так вот им, пожалуйста! — Она развела руками, показывая свой наряд.
Один смотрел, не отрываясь. Ему нравилось, как траурное платье обтягивает её фигуру. Как из строгой причёски небрежно выбивается несколько тёмных локонов. Как сверкают чёрными опалами шпильки и серьги. Будто капли дождя запутались в волосах. Льдисто-голубые глаза казались ярче и светлее с чёрной подводкой. Обществу такое не может понравиться, люди бы осудили любую за подобный вид. Но Хелена играла по правилам настолько, насколько хотела. Ей было плевать, скажет ли кто, что она неправильно скорбит, носит украшения и яркий макияж. Ей было так проще: чтобы никто не знал.