Леди Джейн

Джемисон Сесилия Витс

– Я вам должна за музыкальные уроки леди Джейн. Вы занимались с ней несколько месяцев, и за это вам причитаются деньги.

– Позвольте, мадам Жозен! Тут, наверно, какое-то недоразумение, – дрожащим от возмущения голосом возразила мадемуазель Диана. – Я не предполагала брать деньги за обучение, я занималась с девочкой ради удовольствия. По собственному желанию. Как вы могли подумать, будто я жду за это плату!

– Я была совершенно уверена, что ждете. С какой стати стали бы вы учить леди Джейн даром, если я в состоянии платить за уроки? – с этими словами мадам Жозен

раскрыла сверток и дерзко подала пачку банкнот мадемуазель Диане. – Вы в таком затруднительном положении, что вам нельзя отказываться от денег. И я очень рада, что могу расплатиться с вами. Вы действительно хорошая учительница музыки. Я вполне довольна успехами моей девочки.

В первую минуту ошеломленная такой наглостью мадемуазель Диана утратила дар речи, но вспомнив, что ей, дочери графа д’Отрев, просто неприлично вступать в объяснения с какой-то торговкой, вскинула голову и сухо произнесла:

– Очень сожалею, что вы приняли меня за учительницу. Благодарю вас, но повторяю – я не учительница.

– А я все-таки настаиваю, чтобы вы приняли от меня деньги. – К великому удивлению мадемуазель Дианы, мадам Жозен снова протянула ей толстую пачку банкнот.

– Уверяю вас, это невозможно, – отчеканила Диана. – Позвольте отворить вам калитку.

– Хорошо, – надменно отвечала старая креолка, – но знайте, что отныне я не позволю моей племяннице ходить к вам. Если ей нужно брать уроки, я найду учительницу. Но не такую гордую, чтобы считала унижением получать плату за труд.

– Неужели у вас достанет духа отказать нам в этой радости – видеть временами леди Джейн? Мы так к ней привыкли, – сказала мадемуазель Диана, едва сдерживая слезы. – Впрочем, это ваше дело.

– Я не позволю моей девочке бегать целыми днями по улице, – заявила мадам Жозен. – У нее и манеры стали хуже. Пусть сидит дома.

Едва кивнув, старуха захлопнула за собой калитку.

Бедная Диана несколько минут не могла двинуться с места. Разговор с посетительницей происходил вдали от окна спальни, где еще лежала в постели старушка-графиня, и та плохо его расслышала.

– Диана! Диана! – раздраженно прокричала она. – Что этой женщине нужно? Кто ей позволил приходить к нам так рано?

– Она приходила по делу, maman, – ответила Диана, торопливо смахивая слезы.

– По делу? Я была уверена, что у тебя нет никаких дел с этим народом.

– Она вообразила, будто я рассчитываю получить деньги за уроки.

– А я тебя остерегала – ты будешь раскаиваться в том, что пустила к себе девочку, – проворчала графиня.

– Нет, maman, я не раскаиваюсь. Я горько сожалею, что больше не увижу леди Джейн. Ведь эта Жозен решила запереть ее в доме и никуда не пускать!

– Вот-вот! Этим она прежде всего тебя оскорбила!

– Могла ли она меня оскорбить, maman. Разве мы с ней равны?

– Верно, мой друг! Надеюсь, ты дала ей почувствовать, какая громадная разница между нами и ею?

– Мне не хотелось быть невежливой. И потом, откуда она могла знать, что я не беру денег за уроки? Признаюсь, я уже подумывала открыть друзьям из нашего круга всю бедственность нашего положения. Они, конечно

же, позаботились бы, чтобы у меня было много уроков. А уроки музыки и пения с оплатой принесли бы нам куда больше, чем продажа моих птичек. Преподавание, к тому же, – более приличное занятие, а главное, оно приятнее мне самой.

– О Диана! Ты поражаешь меня! – воскликнула графиня вне себя от волнения. – Что ты говоришь?! Чтобы внучка графов д’Отрев давала уроки музыки детям каких-то лавочников, да еще за деньги! Нет! Нет! Мне легче с голода умереть, только бы не унижать нашу славную фамилию подобным образом!

Дочь не проронила ни слова в ответ; а мать через пять минут закрыла глаза, повернулась на другой бок и заснула крепким сном.

Тогда Диана надела старые лайковые перчатки, взяла корзинку, скребок и отправилась в сад полоть клумбы и собирать семена цветов. Она с грустью заметила, что ее маленький цветничок уже осыпается.

– В это лето даже цветы не радовали меня, как обычно, – печально вздохнула она.

Окончив работу в саду, она в задумчивости вернулась в дом. Старая графиня по-прежнему крепко спала. Осторожно щелкнув ключом шифоньерки, Диана выдвинула один из ящиков и достала из него небольшой бархатный футляр. Она открыла его и какое-то время любовалась изящным золотым браслетом с бирюзой и бриллиантами.

«Придется мне и с ним расстаться! – с грустью подумала она. – Долго я берегла эту драгоценную вещицу, эту память о былом, но судьба ко мне не благосклонна... Надо только постараться, чтобы maman не догадалась, в какой мы страшной нужде. Пойду к мадам Журдан, попрошу как можно выгоднее продать мой любимый браслет».

Диана смотрела на браслет, и горькие слезы катились по ее лицу. Справившись, наконец, с волнением, она закрыла футляр, задвинула ящик, заперла ключом шифоньерку и спрятала браслет в шкатулку для рукоделия.

Диана уже более недели не видела леди Джейн. И потому часто плакала – она всей душой тосковала по девочке! Любимое свое развлечение – музыку – она совсем забросила. У нее не хватало духу открыть фортепиано.

Но как-то раз она машинально подняла крышку и, присев на табурет, вполголоса запела любимую арию леди Джейн. В ту же минуту за окном коттеджа, по обыкновению закрытым ставнями, раздался знакомый детский голосок, совершенно правильно вторивший певице.

– Это она! Это леди Джейн! – воскликнула Диана, быстро вскакивая с места; в спешке она опрокинула табурет, но даже не обернулась. Она бросилась к окну и разом распахнула и окно, и ставни.

Перед окном стояла девочка с голубой цаплей на руках – бледная, худенькая, но с ясными глазами и светлой нежной улыбкой.

Диана выбежала на улицу, упала на колени перед леди Джейн и, заливаясь слезами, принялась целовать ее.

– Диана! Диана! Зачем ты растворила настежь окно и ставни? – сердито кричала графиня, жмурясь от света, неожиданно хлынувшего в дом.

Но Диане было не до нее. Радуясь леди Джейн, радуясь тому, что может поцеловать это бледное личико и милые глаза, Диана не обращала на мать внимания.