Леди и детектив, или Щепотка невезения

Зволинская Ирина

Я невольно улыбнулась, представив, как она скривилась при упоминании невестки.

— Хорошо, бабушка, — капитуляция была неизбежна. — Вечером зайду к Митчелу за своим билетом.

Остаток разговора прошел как в тумане. Кажется, мы попрощались и договорились встретиться то ли на вокзале, то ли у памятника Ее Величеству, то ли я должна была прийти сразу в её салон, ведь от вокзала до дома, где бабушка снимала два верхних этажа, было всего два квартала. Думала я совсем о другом.

«Вряд ли на свадьбе бабушки будет министр полиции. Даже если и будет, не потащит же он на свадьбу сына? А если потащит, что само по себе сумасшествие, какова вероятность, что он тебя вспомнит? Вероятность равна нулю!» — уговаривала я себя.

Но

в памяти упорно вставала картинка разъяренного молодого мужчины и невысказанная им угроза, по причине того, что я позорно сбежала, не дождавшись роковых слов.

Я ведь так и не рассказала бабушке, почему провалилась тогда, шесть лет назад, на вступительных экзаменах в столичный университет. Дело было вовсе не в отсутствии у меня нужных знаний и необходимого в таких случаях везения. Я ведь и до приемной комиссии не успела дойти. Рок настиг меня немного раньше.

Шесть лет назад в холле столичного Университета на глазах у выпускников и поступающих я поставила Дэвиду Харрису — сыну министра полиции — фингал.

Стыд от воспоминаний накрыл десятифутовой волной и напрочь отбил аппетит.

В год, когда я успешно окончила школу, а школьные учителя и бабушка прочили мне великое юридическое будущее (учителя, основываясь на оценках, а бабуля на особенно удачном карточном раскладе), отец решил, наконец, жениться второй раз. В отличие от бабушки, страсти к регистрации отношений за ним не водилось. После смерти матери от продолжительной болезни, чтобы скрыться от тяжелых воспоминаний, он перевез маленькое семейное производство по изготовлению замков в Бридж и неожиданно преуспел. Я же осталась на попечении бабушки. Та взялась за мое образование со свойственной её широкой натуре страстью. Даже вышла замуж за учителя математики. Кстати, совершенно зря, математика мне всегда удавалась легко. Впрочем, она довольно скоро поняла, что в таких жертвах я не нуждаюсь, и вышла замуж за руководителя кружка по самообороне, решив, что подрастающей симпатичной мисс такие знания не будут лишними. Способности и материальное положение семьи к тому времени уже позволяли претендовать на обучение в столичном Университете, что и подтвердило соответствующее письмо с одобрением моей кандидатуры и приглашением пройти вступительное собеседование.

Папа встретил нас с бабушкой и, целуя, сообщил радостную весть — скоро у меня появятся мачеха и сестра. Новая пассия отца — Элизабет оказалась дамой среднего возраста, внешности и моральных качеств, но могла похвастаться приличной, нечета моей, родословной. О чем не преминула неоднократно сообщить. Моя мама, хоть и слыла редкой красавицей, была безродной сиротой. Этот факт никогда не мешал мне жить, но мог помешать Элизабет в её матримониальных планах на собственную дочь. То, что ни мой отец, ни моя бабушка, к аристократии не принадлежали, её планам угрозы почему-то не несли.

Конечно, она была достаточно умна, чтобы не говорить этого прямо. Но каждая брошенная фраза, каждый взгляд были наполнены таким ядом, что моя бабушка не выдержала и съехала от отца меньше чем через неделю, прихватив и меня с собой.

— Эванжелина, дорогуша, — сладко улыбалась мачеха за обедом, — ты разве не знаешь, что в приличном обществе недопустимо носить такие кудряшки? Девушка должна быть аккуратно причёсанной, ты же напоминаешь давно нестриженного барашка из Рамбуи.

— Эванжелина, твой деревенский загар недопустим. Как мы с Бекки сможем представить тебя её подругам, если ты больше похожа на вульгарную деревенщину, чем на девушку из приличной семьи?

— Эванжелина, что за платье? Этот красный — такая пошлость! Недопустимо!

— Эванжелина, ты слишком громко смеешься. Это недопустимо! — и еще тысячи комментариев, вся суть которых заключалась в полном несоответствии моей скромной персоны её будущей семье и недопустимости к чему-либо в принципе.

Безусловно, родная дочь Элизабет — Ребекка, причесанная в залитый сахарной водой затянутый пучок

волосок к волоску, отчего цвет её волос был практически неопределим, являла собой образец идеально воспитанной и привлекательной молодой мисс. Она улыбалась, лишь слегка поднимая уголки губ, говорила сквозь зубы и одевалась только в пастельные оттенки, как и положено незамужним девушкам. Я же со своей южной внешностью, длинными кудрями, которые невозможно было уложить ни в одну прическу, потому что из неё вылетали все шпильки и развязывались ленты, темными глазами и смуглой от природы кожей, раздражала мачеху одним своим видом. А от частоты эпитета «недопустимо» у меня начался нервный тик.

Никогда еще я не покидала отцовский дом с такой поспешностью. На следующее утро предстоял важнейший экзамен в моей жизни, но даже обновленная обстановка, ставшего необычайно уютным особняка, благодаря участию в ремонте Элизабет, и перспектива недостаточно выспаться не остановили меня от переезда. Так обрадовала меня бабушка случайно подвернувшейся по дешевке жилплощадью рядышком с вокзалом.

— Эванжелина, ты не должна обижаться, — сказал на прощание отец. — Я женюсь и ради твоего блага. Элизабет Спэлман — дочь барона. Это шанс войти в высшее общество и обзавестись связями. Нам нужно быть благодарными этой возможности.

— Лучше я буду благодарна Элизабет где-нибудь в другом месте, — буркнула я и побежала за бабушкой к вызванному заранее автомобилю, даже не поцеловав его на прощанье. Обида, безусловно, имелась. Я никак не могла понять, как отец мог променять меня и воспоминания о маме на эти две бледные копии леди?

— Да. Не лучшая спутница для моего сына, — задумчиво сказала тогда Люси. — Но он достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения, и не нам с тобой, Эви, их менять, — строго закончила она, глядя на моё обиженное лицо.

Она была права, моя мудрая бабушка. Но шестнадцатилетней девчонке, оставшейся без матери, предстоящая женитьба отца казалась трагедией, а будущее уже не таким светлым. Что скоро и подтвердилось.

Несмотря на придирки, Элизабет все же сочла возможным представить меня подругам Ребекки. На чопорном чаепитии я узнала, кажется, имена всех более-менее перспективных молодых холостяков столицы. А поскольку Бекки сообщила подругам о том, что вскоре её сводной сестре предстоит учеба в Университете, меня так же снабдили более специализированной информацией, а именно перечислили фамилии вызывающих у юных мисс интерес старшекурсников, которых я, возможно, встречу и на которых мне ни в коем случае не стоит претендовать. Одним из этих потенциальных мужей был Дэвид Харрис, сын министра полиции, необыкновенно привлекательный и обеспеченный молодой человек. Также, судя по рассказам одной из девушек, высокомерный и достаточно невоспитанный, чтобы прилюдно нагрубить даме. Хотя как именно он ей нагрубил, девица говорить отказывалась. Оснований не доверять ей у меня тоже не было, а Бекки даже сбегала в спальню за фотографией Дэвида, чтобы сведения наиболее полно отложились в моей голове.

Когда следующим утром в холле университета я увидела жениха своей новоиспеченной родственницы (а Бекки серьезно считала министерского сына таковым), то твердо решила держаться от него и его компании как можно дальше. Тем более, что это было не трудно — он не обращал на меня и других претендентов на обучение никакого внимания. В жизни он оказался еще более привлекательным, чем обещала затертая фотокарточка Ребекки. Наверное, потому, что был живым. Ярко синие глаза взирали на мир с толикой насмешки, а короткие темные волосы были уложены с той самой небрежностью, добиться которой без хорошего парикмахера практически невозможно. Твердой походкой уверенного в собственной неотразимости мужчины он прошел в компании таких же представителей золотой молодежи куда-то мимо нашего коридора. Играючи завладел вниманием всех присутствующих в помещении и исчез из вида под громкие вздохи девушек и неприязненные взгляды мужчин.