Леди и война. Пепел моего сердца
Шрифт:
Мы вновь шли по дорожке, выложенной разноцветной плиткой.
– И пока Кайя справляется.
Надолго ли его еще хватит?
– Но знай он о вашем интересном положении или об Анастасии, я затрудняюсь предсказать реакцию. Сомневаюсь, что ему стало бы легче. Более того, существует вероятность, что он потребовал бы вашего возвращения на тех условиях, которые прежде представлялись ему неприемлемыми. Иногда милосердие имеет странную на первый взгляд форму.
Вот только милосердие это сомнительной формы было проявлено отнюдь не из сочувствия к Кайя, а потому, что Ллойд вел свою игру.
– Воевать с собой
Ллойд по-прежнему спокоен.
– Но давление будет нарастать. И когда достигнет максимума, возможны два варианта. Или неконтролируемый выброс. Или возвращение. Если в нем останется хоть что-то человеческое, то он откликнется на ваш зов.
– А если нет?
– Если станет понятно, что он вас не слышит, придется его ликвидировать.
Аккуратное слово. Вежливое.
– Леди, ситуация во многом уникальна. И я не могу гарантировать вам, что все закончится хорошо.
…но если не попробовать, то все, вероятнее всего, закончится плохо.
И спрашивать о том, что будет со мной, если Кайя не остановится, бессмысленно.
А с миром? С Хаотом? С войной?
– В случае неудачи, – Ллойд не будет лгать, не из вежливости, но потому, что считает: я должна осознавать последствия собственных поступков, – мы вынуждены будем пойти на… крайние меры. Область покрытия отдельно взятого протектора возрастает при снижении уровня агрессии. А здесь ведущим фактором является плотность популяции. Мы вынуждены будем снизить численность населения. При их медицине это будет несложно.
Тотальный геноцид во имя спасения мира. И уже Хаот не представляется мне таким уж злом. Какое из двух является меньшим?
– Временное решение. – Ллойд сорвал белую розу и протянул мне. – Отсрочка.
Плотный восковой стебель и загнутые иглы. Опасная красота.
– После той войны с Хаотом впервые встал вопрос о… нашей численности. И было принято решение использовать ресурс системы. Искусственное оплодотворение в ее условиях – простая операция, вот только результаты получились неожиданными. Треть эмбрионов погибла. Остальные… лишь некоторые походили на людей хотя бы внешне. Опыт повторялся многократно. С разными образцами. С разными расами. И расчеты системы были верны, но… результат идентичен первоначальному. Клонирование тоже оказалось неэффективно. Тогда же появилась теория, что появление детей возможно исключительно при естественном оплодотворении, причем именно у эмпатически связанной пары.
От розы исходил тонкий аромат. Внешние лепестки пожелтели, потрескались, но внутренние еще сохранили изначальную белизну.
– Поэтому появление на свет Кайя Дохерти вызвало некоторые… вопросы. Теорию пересмотрели. Попытались. С одной стороны, мать Кайя явно не была связана с его отцом, с другой – ни у кого из нас нет добрачных детей, хотя наш молодняк ведет довольно-таки свободный образ жизни. И любая женщина знает, что, забеременев, она обеспечит не только себя, но и
Полагаю, я – часть этого уравнения, иначе чего ради Ллойд тратит время на объяснение столь неприятных по сути вещей.
– Нахождение пары – своего рода заключительный этап взросления. Не только стабилизация психики, но и физиологическое созревание. Привязанность к матери гарантирует, что мы не убьем свое потомство.
Что? В первое мгновение мне показалось, что я ослышалась.
– Да, леди. Ваш муж не любит сына. Гарт для меня – прежде всего продолжение Луизы. Будь на ее месте другая женщина, в лучшем случае я был бы безразличен. В худшем… вы укололи палец и испытали боль, но, как человек, вы не разозлитесь на цветок. А вот я вполне способен. Кайя Дохерти прекрасно помнит ту боль, которую пережил. И перенесет ее на сына. Пока он сохраняет рассудок, он будет держаться от ребенка подальше.
Он замолчал, позволив мне обдумать сказанное.
– Никто не просит вас ломать себя и заставлять любить этого ребенка. Просто не дайте вашему мужу его уничтожить. Его примет на воспитание любая семья, не связанная кровными узами. Мы. Или Мюрреи. Кардайлы. Сэкхэмы… кто угодно, леди. Но вы же понимаете, насколько он для нас ценен? Да, ваша дочь фактор-отрицательна, ей не грозит превращение. Это значит, что спустя пять-семь лет вы родите второго. И у Кайя Дохерти будет больше детей, чем у любого из нас.
Ллойд нервничал, уже не скрывая того, что нервничает. Забрав розу, он принялся обрывать и комкать лепестки. Эта тема и вправду была болезненной для них.
А я… я знала, что Настька останется человеком. И снова обрадовалась – ей не грозит участь Кайя, поводок мураны, созданный кем-то давным-давно умершим. Не придется блуждать в темноте чужих эмоций, слушать, как за запертыми дверями скребутся чудовища.
На ней нет этого навешенного с рождения долга перед миром.
– Если же у вас не выйдет, то… кому-то из нас придется повторить то, что сделал ваш муж. Нам нужны дети.
Настолько, чтобы без шантажа, во имя призрачного шанса оградить этот мир от внешней угрозы, себя изуродовать. И кому?
Я поняла.
– Да, леди. Я ведь все-таки старший. И должен защищать молодых… Я говорил с Луизой. Она понимает, что так надо, но вам ли не знать, что понимание не избавит от боли. Возможно, мы не переживем этот опыт, но мы согласны заплатить эту цену.
Мы смотрим друг другу в глаза долго.
Я думаю о нем, о Луизе, о Гарте, который вряд ли простит отцу подобную выходку, потому что слишком любит мать. О Настьке – ее мне не позволят взять с собой, потому что дорога слишком опасна для ребенка. И здесь ей вправду будет спокойней. Мне за нее будет спокойней.
О себе и Кайя.
О том, другом его ребенке, который еще не понимает, насколько нужен миру и что избранность – это не всегда во благо.
– Я вернусь, но… у меня есть условие. – Если играть в глобальные игры, то и ставки должны быть соответствующими – точнее, не совсем чтобы условие. Подтвердите мою догадку…
Ллойд ждет. А я пытаюсь сформулировать то, о чем думала давно.
В его протекторате нет рабов.
И Луиза как-то упомянула, что Мюррей тоже почти решил проблему. А если так, то запрета на отмену рабства не существует.