Леди и война. Пепел моего сердца
Шрифт:
– Макдаффин? Это доктор?
Кивок. И дважды подчеркнутая фамилия. Мел крошился в пальцах.
– Его нет. Уехал. Когда? Да давно уже… погоди, если прикинуть, то аккурат тогда и уехал. Я вернулся, его уже давненько не было.
Сержант вскочил. И с чего это вдруг такие душевные переживания? Список закончился, что ли?
– Если хочешь, я попробую узнать, куда он уехал.
Кивок.
– Только ты сиди тихо, пожалуйста.
Второй кивок, куда менее уверенный.
– Тебе что-нибудь нужно?
Качает головой. И снова в
– Ладно, тогда дай мне неделю…
…в конце концов, у Юго и свои дела имеются. А найти доктора Макдаффина, как он подозревал, будет непросто, и не потому, что док прятался, скорее уж был одним из множества людей, которые каждый день прибывали в город и покидали его.
Но ради Сержанта Юго постарается.
Спустя неделю он вынужден будет признать, что старания его были почти бесполезны. Дока помнили, но… кому он был интересен?
– С ним тесно работал один паренек. Ивар. Может, помнишь?
Сержант знаком показал, что помнит.
– И если кто чего знает про твоего доктора, то он. Ивар в городе, только… он из своих вроде, поэтому полегче. – Юго вложил в руку бумажку с адресом. – Эй, я тебе молочка принес. Свежего, между прочим.
Молочко Сержант принял.
А на рассвете отправился к Ивару, который обитал при старой мертвецкой. Здесь плохо пахло, а близость смерти заставляла нервничать. Самое странное, что появлению Сержанта Ивар не удивился.
– Я уже и надеяться перестал, – сказал он, вытирая руки о фартук. – Погодите, сейчас принесу. Он говорил, что вы обязательно появитесь, но столько времени прошло…
Конверт успел пожелтеть, но сургучная печать осталась нетронутой.
Внутри – листок, пропахший формалином, и одно слово.
Краухольд.
Глава 17
Ультиматумы
Большая воля – это не только умение чего-то пожелать и добиться, но умение заставить себя и отказаться от чего-то, когда это нужно.
В том, что беседы с Ллойдом мне не избежать, я знала. И, честно говоря, ожидание изрядно нервировало; всякий раз, встречаясь с хозяином Палаццо-дель-Нуво, я замирала, предвкушая ту самую фразу, которую услышала сейчас:
– Не найдется ли у вас несколько свободных минут? А еще лучше часа-другого? – поинтересовался Ллойд, стирая с камзола Настькину отрыжку.
А я предупреждала, что не следует подбрасывать ребенка, который недавно поел.
Настька же, вцепившись и руками, и зубами в перекладину кроватки, отчаянно боролась с собственной попой и силой тяжести. Последняя, как обычно, побеждала. О своем поражении Настька возвестила оглушающим ревом.
Вот манипуляторша.
Не больно ей. И не обидно даже. Но как упустить замечательный случай? У кроватки целых две няньки, и обе не обращают на деточку внимания, беседой они заняты.
– Насть, прекрати, – прошу
Разговор… ну, я ведь уже разговаривала его мысленно, и не единожды. Во всех вариациях… и в любом случае это лучше, чем дальше изматывать душу ожиданием.
С каждой неделей все хуже.
Сны вернулись. Или правильнее сказать, бессонница, исчезнувшая было после родов. Тогда, несмотря на нянек, я выматывалась настолько, что, стоило прилечь, просто отключалась. Теперь вот не понять – сплю или нет, иногда сплю и даже сны вижу, но, проснувшись, словно выбираюсь из болота. Лежу вспоминаю, что же видела, и не могу вспомнить.
Муторно.
Неспокойно.
Привычные дела, которые прежде занимали все время, больше не спасают. А я и объяснить не в состоянии, что же не так. Просто не так. Иначе быть должно, но как – не имею представления!
Настька, рыжее счастье, спасение мое, рядом с ней становится легче.
Спасение, убедившись, что страданиям дитяти ноне должного внимания уделено не будет, замолкает и отворачивается, благо в поле зрения оказывается погремушка – обмотанное кожей кольцо с серебряными колокольчиками. Колокольчики держались крепко, а кольцо было пригодно для погрыза, чем, собственно, Настьке и нравилось.
– Думаю, за час или два управимся, – сказал Ллойд, засовывая испачканный платок в рукав. – Только мне переодеться надо. Вам тоже. Гость будет… специфический.
Гость? Сердце предательски екнуло. Нет, не стоит думать о несбыточном.
– Мне представляется, что вам будет интересно.
Если Ллойд так говорит, значит, интересно будет. И гадать о личности гостя, ради которого его светлость расстались с любимой домашней курткой, бесполезно.
– И да… – Он наклонился и коснулся Настькиного конопатого носа. – С тобой пока Гарт побудет. Не возражаешь?
Женщина, у которой рот заткнут, в принципе на возражения не способна. А Гарта Настька обожала со всем пылом юной души, полагаю, оттого, что Гарт, единственный, позволял дергать себя за волосы и уши, совать пальцы в ноздри и вообще всячески поддерживал Настькино стремление познавать мир. Но, в отличие от Настьки, я поняла, почему в детской останется именно Гарт. И что за гостя принимает Ллойд.
– Не стоит переживать. – Ллойд с привычной легкостью погасил мой страх. – Сил у него хватит. Да и… сомневаюсь, что инцидент получит продолжение.
Мне бы его спокойствие.
Но леди не имеет права демонстрировать слабость, тем более тому, кто способен использовать эту слабость против нее.
Зал Совета, и без того огромный, из-за обилия солнца и зеркал кажется вовсе безграничным. Он ослепляет, дезориентирует. Колонны-стволы, древовидные капители, тонкие ребра разгрузочных арок. Озерца синего неба в стеклянных рамах. Коридор и десятиметровые статуи почетным караулом. Под каменными взглядами геральдических чудовищ легко ощутить себя полным ничтожеством.