Леди, которая любила готовить
Шрифт:
– Никто. Кажется. Я не знаю. Надо у Сергея Владимировича спросить, но… Вась…
– Ненадолго, – ей, кажется, и задышалось легче. Конечно. Кому нужен Ахтиар с вечной его круговертью, с балами и красавцами, которым не стоит верить, которые в сломанной руке видят перст судьбы и вообще горазды придумывать себе сказки.
– Вась, а…
Подальше от слухов.
Сплетен.
Очередной попытки подыскать ей жениха, потому что женщина тридцати двух лет не может не быть замужем, даже если ей туда не слишком-то и хочется. От семьи, что всенепременно соберется, и даже Настенька,
От всего.
– Мне… – она коснулась пальцами висков, чувствуя, как размыкается кольцо зарождающейся боли. – Просто надо побыть одной. Понять… разобраться… в себе и вообще.
Александр кивнул.
Вздохнул.
И добавил:
– Вечером поговорим.
– Почему бы и нет? – княжна Марья и в домашней обстановке оставалась княжной. Рядом с сестрой, высокой и статной, именно такой, какой должна быть урожденная Радковская-Кевич, Василиса остро ощущала собственную неполноценность. – Не вижу ничего дурного. Дом и вправду свободен. Надо лишь распорядиться, чтобы его в порядок привели.
– Маш? – а вот Александр был недоволен.
И шоколадный торт его не успокоил.
Он расхаживал по гостиной, благо, нынешняя была в достаточной мере просторна, чтобы хватило места и ему, и княжичу Вещерскому. Правда, последний не ходил, но занял место в дальнем углу, откуда с восторгом и обожанием наблюдал за женой.
Такую, как Марья, легко было обожать.
– Что? Она ведь не собирается сбегать с бродячим цирком…
На щеках Александра вспыхнули алые пятна.
– Это было давно…
– …или в юнги подаваться.
– Это было еще давнее!
– Само собой. Она просто хочет уехать и пожить в тишине.
Василиса коснулась хрупкой фарфоровой чашки. Вот опять… они говорят о ней так, будто ее, Василисы, в комнате нет. Будто она дитя несмышленое, не способная сама решить.
Раздражение захлестнуло Василису с головой.
И схлынуло.
Они ведь не специально, они ведь из беспокойства, а… кто виноват, что она, Василиса, причиняет семье столько беспокойства?
– Я поеду, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – В конце концов, мне тридцать два…
…старая дева.
А старым девам нет нужды думать о репутации. А еще можно не обращать внимания на слухи. Старым девам, если подумать, позволяется куда больше, чем просто девицам из благородных семей.
– И я просто… от всего этого устала. Я хочу просто пожить. В тишине. В… не знаю.
Марья чуть склонила голову. В светлых ее волосах мерцали бриллианты. Белое длинное платье – им с Вещерским скоро выезжать, в театр или еще куда, главное, что Марье светская жизнь не доставляет неудобств – казалось в той мере простым, чтобы простота эта стоила немалых денег.
Короткие перчатки.
Браслет с желтыми топазами.
И простенькая подвеска с огромным камнем. Василиса в жизни не рискнула бы примерить что-то подобное, чересчур роскошное, вызывающее даже. А вот Марья относилась к каменьям, как и к золоту, равнодушно. И не от этого ли равнодушия камень нынче сиял вовсе нестерпимо.
–
Она терялась, когда на нее смотрели.
Вот так и все сразу.
И…
– Быть может… – голос Вещерского звучал мягко, и от этой мягкости у Василисы мурашки по спине побежали. – Не стоит спешить… ситуация, конечно, до крайней степени неприятная, но и выход можно найти иной. У меня есть… старый приятель… человек в высшей степени порядочный… но, к сожалению, в силу определенных обстоятельств оказавшийся в не самой простой жизненной ситуации.
– Нет, – Василиса впервые позволила себе кого-то перебить. – Я не хочу замуж. Ни за вашего приятеля. Ни за кого другого… хватит!
Получилось, пожалуй, куда громче, чем следовало бы.
– Я устала.
– Вася, – Марья умела смотреть так, что руки леденели. – Подумай хорошо. Уедешь? Все решат, что ты и вправду виновата, раз сбежала.
Василиса обняла себя.
Она не сбегает.
Она… она просто хочет, наконец, пожить в тишине и покое. Разве это много?
– А вот если ты выйдешь замуж…
– Все решат, что вы нашли бедолагу, которому деньги важнее жизни, – это вырвалось само собой. Прежде Василиса не позволяла себе грубости. И во взгляде сестры появилось… удивление?
Пожалуй.
– Что будет недалеко от истины, – она все-таки присела и разгладила юбки. И подумала, что вот ее платье, пусть шито тем же портным, который старался для Марьи, пусть стоило немало, но вот… неудачненькое получилось.
Как вся ее жизнь.
Как сама она…
– Я свяжусь с Сергеем Владимировичем, – она надеялась, что голос ее звучит в достаточной мере спокойно. – Дом подготовят. Я соберу вещи… для остальных… не знаю. Придумайте что-нибудь. Уехала, к примеру, за границу… здоровье поправить. Или еще что.
Говорить, когда на тебя все смотрят, оказалось не так и просто. Но Василиса заставила себя продолжить.
– Я не собираюсь делать ничего дурного, я…
– Да, да, – Марья взмахом руки прервала этот лепет. – Что ж… может статься, так и вправду будет лучше. Для всех.
Глава 2
Окна палаты выходили на Екатерининскую улицу, где жизнь не затихала ни днем, ни ночью. И ныне вот один за другим загорались газовые фонари. В открытое окно ворвался свежий ветер, принес с собой запахи города, заставив зажмуриться, жалея, что только и остается, что нюхать.
Прислушиваться.
Приглядываться.
Демьян поморщился, когда по телу прошла очередная волна целительской силы. Ощущалась она холодною, и до того, что он с трудом удержался, чтобы не отряхнуться. Будто льду за шиворот сыпанули. Впрочем, лед этот вскорости растаял, унося с собой и то малое неудобство, которое вовсе причинял, и ставшею привычной боль.
Непроизвольно дернулась рука, и закованные в повязку пальцы вцепились в одеяло.
– Спокойнее, дорогой мой, спокойнее, – Марк Львович поправил пенсне, которое носил исключительно создания образа ради, ибо зрением обладал преотменнейшим. – Сейчас закончим. Прогресс наметился и немалый. Однако…