Леди, которая любила лошадей
Шрифт:
– Не знаю. Все. Вдруг они правы, и мне не стоит заниматься лошадьми? Конюшней этой… и вообще…
– Может, и правы. Может, и нет. Но вы никогда не узнаете, если не попробуете. Погодите-ка… тихо, - это было сказано уже кобыле, которая явно не испытывала к людям ни доверия, ни симпатии. Демьян перехватил переднюю ногу и попытался поднять, но кобыла шарахнулась. – Вот же… да погоди ж ты…
Кобыла, оттопырив хвост, попятилась. Грозно клацнули желтые зубы. А уши прижались к голове. И всем видом она показывала, что не
– Я тебе… - Демьян погрозил кобыле пальцем.
А та лишь заржала, словно насмехаясь.
– Что-то не так?
– Не знаю, - он потер глаза. – Мне бы поближе глянуть…
Василиса наклонилась, поднырнув под тонкую жердину. На леваде земля была мокрой и скользкой. Обскубанная лошадьми трава не держала воду, и та пробиралась к корням.
– Осторожней! – Демьян кинулся было навстречу и успел перехватить руку, удержать от падения. – Здесь скользко.
– Знаю. Только забыла… сколько я всего забыла!
Пахло землею.
Травой.
Лошадьми и навозом, шарики которого виднелись то тут, то там. А вот людей не было. Куда подевался Аким? А его племянник? И защита, пусть восстановленная Вещерским, вдруг перестала казаться надежною.
– Которая вам нужна?
– Вот та, - Демьян показал на кобылу, что, отойдя в сторону, продолжала коситься на людей с явным неодобрением. Время от времени кобыла встряхивала гривой и щелкала зубами. – Надо за сбруей сходить. С ней что-то не то…
С ней определенно было «не то». Спина лошади провисла, брюхо опустилось едва ли не до земли. Суставы разбухли, а копыта вытянулись, загнулись характерными башмаками.
– Иди сюда, - велела Василиса, перехватив конский взгляд. Кобыла встряхнула головой. Грива ее густая, стриженная коротко, поднималась неровною щетиной. А на темной шерсти виднелись проплешины. – Иди, иди… хорошая моя… красавица и умница…
Василиса подходила к лошади медленно, осторожно, не упуская из виду и пегого жеребца, который держался рядом. Слишком уж рядом.
– Осторожнее…
– Хорошая, ласковая… тяжело пришлось? Обижали тебя? – голос изменился, сделавшись мягче, и не важно было, что говорить, главное, чтобы не молчать, чтобы вытягивать за словом слово. И лошадь таки шагнула навстречу. Застыла, нервно вздрагивая исполосованной шрамами шкурой. – Хорошая… все закончилось, все прошло… подходите, только аккуратно.
Демьян понял.
И не стал переспрашивать, как и медлить. Он приближался так, чтобы кобыла могла его видеть, но ступал мягко, по-кошачьи. А Василиса говорила. Гладила жесткую клочковатую шерсть, глядела в лиловые глаза, в уголках которых застыли капли гноя, и говорила, говорила…
Она умела вот так заговаривать.
И не только.
Но вот… позабыла, как когда-то зашептывала Хмурого, который с юных-то лет отличался дурным норовом и никого-то, кроме тетушки и
– Тише, моя хорошая, тише… - Василиса моргнула, ибо теперь лишь увидела лошадь всю, как она есть, с больною спиной, с зудящею кожей, с животом, который раздулся сперва от голода, а теперь вот от еды. С кривыми зубами. Их осталось немного, да и оставшиеся ныли, причиняя немалые мучения.
Она видела и боль.
И страх.
И унимала их, вытягивала потихоньку, хотя прежде-то никогда не замечала за собой склонности к целительству. Скорее наоборот, то категорически Василисе не давалось.
Видела она и Демьяна, этакою тенью, присевшей рядом с кобылой. Та от прикосновения вздрогнула, но, повинуясь голосу и воле Василисы, не шелохнулась. А Демьян, согнувши лошадиную ногу, разглядывал копыта так, будто в слоящейся роговице видел нечто тайное и донельзя важное.
Отпустив одну ногу, он потянулся к другой.
Обошел кобылу.
Потом положил руки на живот, и тот отозвался утробным урчанием.
Лошадь вздохнула.
– Уже недолго… и остальных бы, если можно…
Можно, отчего бы нет… а целитель им нужен. И не только он.
Глава 12
Демьян и сам не понял, что именно показалось ему неправильным в этой вот лошади. Нет, сама-то кобыла отличалась той неказистостью, которая свойственна лошадям беспородным, но в то же время крепким и выносливым.
Старая.
Явно знавшая и куда лучшую жизнь. Недоверчивая. Злая даже.
Серая.
Не мастью, масти-то кобыла была обыкновенной, гнедой, но вот… туман, снова тот самый туман, что ныне изрядно мешал Демьяну жить. И этот туман клочьями висел на кобыле, будто… вляпалась она в него.
Точно, вляпалась.
Клочья тумана окутывали больные ноги, и вовсе собирались плотными комками на копытах. А стоило потянуться, и туман с легкостью потек к Демьяну, только спина опять зачесалась. Что это значило?
Он понятия не имел.
Следующий жеребец был чист. И снова кобыла, полукровка и помоложе той, первой, она еще верила людям и без уговоров стояла спокойно, позволяя проверить копыта. Туман обнаружился, но такой… слабый, что ли? Будто случайно приклеившийся к ботинку лист.
Именно.
У солового мерина туман облепил ноги до колен и перебрался на спину, оседлав. Еще пару лошадей оказались чистыми.
Василиса не спрашивала, что он ищет. А спроси, Демьян и сам бы не ответил. Но всей своей зудящей шкурой он ощущал, что находка его безусловно важна.
И снова туман. На сей раз он будто въелся в кости, наверняка причиняя древнему с виду жеребцу редкой пятнистой масти немалые мучение. Оттого и не спешил тот уходить от неприятного человека, оттого и стоял, время от времени нагибаясь, выхватывая губами редкие травинки. И те жевал-то с трудом.