Леди - обольстительница
Шрифт:
– Вы подолгу живете там? – спросил Алекс.
Он знал, что похожий на дворец дом пустовал после смерти ее родителей. Ричард, разумеется, не ездил туда. Он, как никто другой, зло высмеивал претенциозный стиль здания.
– О, я обычно, останавливаюсь в поместье дня на два, не больше. Хотя надеялась раньше, что когда-нибудь поселюсь там навсегда. – Гвен поморщилась. – Я даже перепроектировала сады в поместье. Трент обожал лабиринты из зеленых насаждений в духе эпохи Тюдоров, а Томас предпочитал китайский стиль. Боже, я для этого хама
– Значит, вы собирались поселиться там после свадьбы, – пришел к заключению Алекс.
– Где же еще я могла жить после свадьбы? Моим женихам нечего было предложить мне. Странно, не правда ли? У обоих претендентов на мою руку имелось множество домов в собственности, но ни один из них не был приспособлен для жилья.
– Хм… Советую вам, Гвен, в следующий раз выбирать жениха с крышей над головой. Причем заранее убедиться в том, что эта крыша не протекает.
– Прекрасная идея, – насмешливо заметила она, слегка покачав головой. – Но к чему эти разговоры? Мы сейчас в Париже, в одном из прекраснейших городов мира! Париж на рассвете – что может быть чудеснее?
И она закружилась на мостовой, раскинув руки. Алекс не разделял ее энтузиазма. Он считал Париж одним из самых грязных городов мира. А рассвет давно уже не был для него чудом. Солнце всходило каждое утро, в этом явлении не было ничего удивительного.
Но тут лицо Гвен вдруг просияло, и Алекс, утратив всякую осторожность, поддался ее обаянию. Его сердце учащенно забилось. Хорошо, что Гвен в этот момент смотрела в сторону и не заметила, что творилось с ним.
Гвен замерла, любуясь спящей улицей и каменными фасадами – готическими и средневековыми – домов, в окнах которых еще не было света. Ветер поднимал над мостовой обрывки газет, некоторые из них цеплялись за траву и первые цветы, пробивавшиеся между плит. Желто-оранжевые соцветия тянулись яркой полоской вдоль тротуара, теряясь вдали, где возвышалась громада Нотр-Дам, устремленная ввысь.
Край неба на востоке уже окрасился в персиковые тона, предвещавшие наступление теплого погожего дня. По водам Сены пробегала золотистая рябь.
В воздухе рядом с ними кружился лиловый лепесток. Алекс ловко поймал его и бросил на голову Гвен.
Повернувшись, она взглянула вдаль, на башни и шпили собора.
– Но ведь это нельзя назвать испорченностью, правда? – вдруг спросила она.
– Что именно?
– Мое желание жить как хочется. Мое стремление к свободе, хотя я и женщина.
В ней ощущалась детская ранимость, в голосе звучали нотки страха. Алекс вгляделся в ее глаза и обнаружил в них искорку надежды.
Насмешкой можно было растоптать ее, и Алекс промолчал. Вообще-то он понимал стремление Гвен. Когда-то он испытал то же самое. Жажда свободы заставила Алекса покинуть Англию сразу после окончания университета. Он хорошо помнил первый рассвет над Атлантикой, соленые брызги океана, летевшие ему в лицо. Он тогда так сильно перегнулся
Как странно, что он давно не вспоминал об этом. Прежняя его восторженность поубавилась со временем. Раньше Алекс бороздил океаны, движимый чувством любопытства, испытывая судьбу. А теперь, глядя на карту, не находил ни одного незнакомого названия. Путешествия стали для него обычным делом и даже обязанностью.
Усталость сжимала сердце Алекса. Как он докатился до такого состояния? Неделя, проведенная в Париже, воспринималась им как досадная пауза между двумя столь же досадными деловыми поездками.
Он был похож на белку в колесе.
– Почему вы молчите? – спросила Гвен. – Вы так и не ответите мне?
Алекс глубоко вздохнул.
– Простите, я немного устал. Вообще-то ответ на вопрос, что считать испорченностью, зависит от того, кому вы его задаете.
Можно ли назвать испорченностью ее желание прикоснуться к нему, поцеловать его?
– Я задаю его вам.
– В таком случае вот вам урок. – Алекс взглянул на солнце, поднимавшееся над горизонтом. – Подобные вопросы нужно задавать себе.
Проснувшись, Гвен увидела потолок, залитый солнечным светом. Судя по всему, время уже перевалило за полдень. Из гостиной явственно доносился неприятный запах яичницы. У Гвен возникло ощущение, будто она уже начала протухать.
Гвен смутно помнила, что какое-то время назад ее пыталась разбудить Эльма. Она расталкивала подопечную, предлагая ей встать и позавтракать.
– У нас назначена встреча в «Лаферьер» в десять часов, дорогая. Почему ты до сих пор в постели?
Гвен вдруг резко села на кровати, восстановив события в их последовательности.
Она вернулась в отель под утро. Усталость и хмель помешали ей наврать Эльме с три короба, придумав что-нибудь себе в оправдание. Эльма, конечно же, сильно рассердилась. Впервые за все время знакомства она повысила голос на свою подопечную. Гвен не помнила во всех подробностях нотацию, которую та в сердцах прочитала ей. Эльма говорила что-то о безответственных негодяях, подстрекающих глупых девиц на рискованные поступки.
После этого она удалилась, громко хлопнув за собой дверью.
Гвен решила непременно извиниться перед Эльмой. Мысль о том, что она сердится, казалась Гвен невыносимой.
Тем не менее она ничуть не жалела о том, что произошло сегодня ночью. Ей казалось романтичным даже то, что она легла спать на рассвете! Уютно устроившись под одеялом, она лежала, борясь со сном и стараясь сохранить в душе звенящее, как струна, чувство свободы, от которого шла кругом голова и пробирала дрожь.
«Запомни эту ночь, – говорила она себе. – Запомни это ощущение легкости, безмятежности. Ты впервые в жизни испытала его».
В дверь постучали, и через секунду в комнату заглянула Мишель, горничная Гвен.