Леди в зеркале

Бронтэ Элен

Миссис Олдберри все нетерпеливее ждала свадьбы — восторженность Джун по поводу жениха таяла, и кто знает, как надолго у нее хватит приветливости! Скорей бы уже выдать ее замуж, и новые заботы объединят супругов сильнее, чем книжные темы, которые упорно продолжал выбирать Гарольд для разговоров с невестой.

— Поговори с ним об охоте или расспроси, что любит его бабушка, — тебе надо постараться ей понравиться. Может быть, нарисовать ей пейзаж с нашей церковью на память о вашем венчании?

— Без мистера Совиньи я не смогу придумать удачный

ракурс, к тому же на улице уже холодно рисовать, — скуксилась Джун.

— Я слышала, он преподает в школе в Барборо, ты можешь отправиться туда и взять пару уроков. Пусть поможет тебе сделать набросок, а красками можешь рисовать и дома, — посоветовала мать, привыкшая обходиться рисунками Джун и вышивками Энн в качестве подарков знакомым по любому поводу.

— Ехать в такую грязь? Фи.

— Ты можешь заночевать там у миссис Миллипроув, а утром я за тобой, приеду в коляске Гарольда, она давно приглашала меня посмотреть ее рецепты.

Лорд Лестер охотно предоставлял семье будущей супруги свой экипаж, и дамы Олдберри этим беззастенчиво пользовались, совершая поездки по своим делами.

Визит в Барборо развлек Джун, а мистер Совиньи, растрачивающий свой талант на непоседливых школьников, оказался явно рад заработать несколько лишних шиллингов и помочь бывшей ученице. Набросок был готов, Джун получила задание, которое следовало исполнить в течение недели, с тем чтобы снова показать его учителю для исправления недочетов.

Матушка порадовалась, что Джун снова занялась рисованием, — она не любила, когда дочери сидели без дела, были они помолвлены или нет. К тому же это занятие объединяло Джун с женихом — мистер Гарольд разбирался в живописи так же хорошо, как в литературе, и постоянно находился подле рисующей невесты, смешивая краски, отмывая кисти и вытирая ее запачканные ручки.

Тревога за Энн мешала миссис Олдберри радоваться этой идиллии в полную силу, но она надеялась на здравомыслие и практичность дочери, которые не должны были позволить ей пропасть в чужом краю. Только один раз Энн изменила своему здравому смыслу, позволив себе влюбиться не в того человека, и это стоило ей слишком дорого. Мать рассчитывала, что в будущем Энн не допустит еще одной подобной слабости и постарается устроить свою жизнь в соответствии с принципами, внушаемыми ей с самого детства.

Понадобился почти месяц, чтобы шумиха вокруг предстоящей свадьбы Джун и отъезда ее сестры немного поулеглась. Соседи начали обновлять наряды, для. Джун было прислано из самого Лондона свадебное платье, крыша в доме Лестеров починена, и комнаты для молодой леди Лестер наполовину готовы.

Джун уже могла без раздражения общаться с упрямицей-сестрой, обещавшей прислать экзотический свадебный подарок с островов — большущую раковину или золотые монеты из клада Кортеса, но решительно настроенной сесть на корабль за десять дней до свадьбы.

Когда до венчания оставалось две недели, Гарольд отправился за своими бабушкой и дедушкой, самолично желая привезти их в свой дом. Его

отец прислал множество итальянских безделушек для будущей невестки, но отказался покидать виллу в окрестностях Неаполя как минимум до весны — Англия зимой напомнила бы ему о бедной супруге, чьи телесные страдания усугублял холодный сырой климат. Он ждал молодоженов в гости к себе, и они с радостью запланировали провести зиму в Италии.

Расставание с женихом Джун перенесла без особого огорчения, по правде говоря, даже с радостью — его разговоры по-прежнему оставались скучны для нее, а галантность и комплименты перестали пленять новизной, как в первые месяцы после его приезда.

Она была увлечена своей картиной и параллельно портретом сестры, который во что бы то ни стало хотела завершить до отъезда Энн, чтобы оставить себе память о близнеце, с которым была неразлучна почти восемнадцать лет. Поездки в Барборо стали регулярными, и миссис Олдберри частенько говорила дочери:

— После свадьбы ты сможешь приглашать учителей приезжать к себе, если тебе так нравится рисовать и музицировать, Гарольд наверняка захочет обустроить для тебя настоящую студию, чтобы гордиться талантами жены.

— Перед кем ему выставлять мои таланты, матушка, — посмеивалась Джун. — Наши соседи видели мои картинки бессчетное количество раз, да они есть в каждом доме, однако я прославилась в Марсденли не как художница, а всего лишь как девица, сумевшая сделать выгодную партию без гроша в кармане.

— Все знают, что мы даем за тобой приданое! Без гроша уедет твоя сестра, но я надеюсь, ты будешь посылать ей деньги после свадьбы, хотя бы до тех пор, пока мы не узнаем, что она хорошо устроила свою жизнь.

— Эта гордячка может отослать их обратно! Что бы ей стоило вообще не уезжать! — отвечала Джун, и на этот вопрос мать обычно не давала ей ответа.

За два дня до отъезда Энн, когда все вещи были уже собраны, а все слезы выплаканы всеми тремя дамами, Джун отправилась к учителю, чтобы показать почти готовый портрет сестры и наполовину законченный пейзаж с церковью. Заночевать она, как обычно, собиралась у миссис Миллипроув.

На следующее утро, когда Энн и миссис Олдберри сидели за завтраком, а мистер Олдберри отправился примерять новый костюм, в котором собирался вести дочь к алтарю, для мисс Энн доставили большой квадратный пакет.

— Интересно, что это такое? — Девушка принялась разворачивать грубую бумагу. — Вероятно, кто-то из подруг решил прислать мне прощальный подарок.

— По размеру похоже на ноты или большую книгу. — Матушка с интересом следила, как из-под обертки появляется плоский прямоугольник, завернутый в тонкую папиросную бумагу. — Нет, для книги слишком тонкое. Зачем тебе на корабле ноты, кто придумал такую глупость?

Но в бумагу оказались завернуты не ноты, а лист плотного картона, на котором Энн с удивлением увидела собственный портрет, в любимом сине-зеленом платье под цвет глаз и с короной тяжелых кос на голове.