Ледобой. Зов
Шрифт:
Урач усмехнулся, кивнул. Так.
— Будем считать, что он сделал то, за чем ходил. И это не кража, не порча. Тогда что?
Урач закусил ус, огладил бороду.
— Почитать приходил?
— Если не красть и не портить — только читать. Но зачем? Живёт не тужит какой-то любитель летописных свитков, о котором мы знать не знаем? Да притом такой, что жить не может без строчки на ночь? Вместо колыбельной сам себе начитывает на сон грядущий?
— Одно я знаю точно, — Урач вздохнул, пару раз тренькнул пестиком в ступке, — если залез чужак,
Стюжень остановился, остро зыркнул на собрата, довольно хмыкнул.
— Он сделал то, что ударит нам по башке через какое-то время. Что? Подстережёт и приголубит по темечку?
— О да, когда в макушку прилетает свиток на дубовой болванке, это как раз тот случай, когда собственное прошлое стучит по башке. Без всяких иносказательностей.
Верховный какое-то время таращился на Урача с любопытством.
— Ты ведь лет на десять моложе меня?
— Вроде того.
— Вы только поглядите, малец ещё, а соображает! Далеко пойдёшь! Только сопли подбери, поскользнёшься!
— Поскользнусь — дальше уеду. А далеко не нужно. Просто чуть дальше тебя.
Старики загоготали. Урач смеялся, ворожца трясло, а рука его мерно ходила в ступке, только пестик позвякивал, Стюженя пополам перегнуло, ровно в животе заненастило, так и ржали оба, пока смешинка не растаяла.
— Уф-ф, — Урач вытер глаза рукавом, осел на лавку, отфыркался, чисто конь.
— Теперь и впрямь живот заболит, — Стюжень отдышался, несколько раз вдохнул-выдохнул. — Когда молодой был, мне о пузо дрын ломали с голень толщиной. И не гнилушку какую-нибудь!
— Ты давай возвращай себя былого, начинай пузо нагружать, авось понадобится. Вон что творится кругом.
Верховный лениво отмахнулся. Поднял кулак, покрутил так-сяк.
— Во какие на животе под шкуркой валуны катались, восемь штук, один к одному!
— Как же тебя в ворожцы занесло? Тебе ворожить — всё равно что кузнечным молотом орешки колоть.
Стюжень махнул рукой, помолчал.
— С князем, Отвадовым батюшкой это было. В походе на полдне. Зарубились мы дружина на дружину, но их вышло больше нашего, и крепенько нам тогда досталось. Рассеяли, можно сказать, по степи разогнали да по перелескам. Мы потом долго хорохорились, дескать, сами отступили, замануху готовили, но… В общем, втроём спаслись, князь, я и Льняной. Льняной ранен был, дышал через раз, вот-вот дух отпустит.
— Ну ты и…
— Ну я и попробовал. Слышал от Зубата — ты должен помнить, он верховным был при князе Лютяе — дескать, можно жизнью поделиться с раненным. Мне тогда разум помутило, в голове зашумело, в глазах зацвело, не хотел я, чтобы Льняной сгинул. Он мне в той рубке жизнь спас, да самому досталось. А когда просветлело, гляжу: Льняной на меня таращится, воздух глотает, чисто рыба на берегу, ни дать ни взять — только что перестал орать. Князь как яблоко ножом резал, так дольку до рта и не донёс, замер на полпути. Рот раскрыт, глаза круглые, как плошки, вот-вот выскочат, укатятся.
— Вон оно когда из тебя полезло, — понимающе закивал Урач.
— Тут ведь как во всяком сосуде, — Стюжень кивнул на ступку в руках собрата. — Приходит и заполняет, уходит и опустошает, и если с «уходит» более-менее разобрались, как приходит — мрак её маму знает. Хотя… есть мысли на этот счёт.
— Ну-ка, ну-ка, — Урач деловито отложил пестик и ступку, уселся поудобнее, сложил руки на груди, приготовился слушать.
— Чтобы всё понять, нужно тысячу ворожцов послушать, если понадобится до смерти запытать — как пришло, как появилось, что при этом сам заметил. Да ладно, страшные глаза не делай, про «запытать» шучу… хотя как шучу, у тебя рожа хитрая, как пить дать что-то знаешь. Тебя и пытать на дыбе первого.
Урач скривился, усмехнулся, тряхнул кудлатой головой с ремешком поперек лба, чтобы волосы на глаза не лезли.
— Век наш на излёте, не сегодня — завтра душу отдадим.
— И что?
— Записал всё, что надумал. Вон свиток на полке в углу, видишь?
— Вижу.
— Он и есть.
— Это помимо того, что старики раньше нас записали?
— Да.
Стюжень искоса взглянул на старого друга, хмыкнул, вытянул пятерню, загнул мизинец.
— То есть про молнию, вихрь и огонь ты не писал?
Урач с улыбкой кивнул.
— Ну, разумеется, нет. Как сила входит с ударом молнии, через огонь и дыхание урагана уже описано. Про воду тоже не писал, хотя как по мне, самый жуткий путь обретения силы. Жутковато захлёбываться водой, хоть и живой.
Стюжень ехидно загнул безымянный палец.
— Это не про обманутую смерть тоже?
Урач какое-то время молча думал, закатив глаза, затем кивнул.
— Понял, что хочешь сказать. Нет, про это тоже не писал, благо незачем. Уже описано.
Верховный загнул средний палец.
— Про дар последнего дыхания?
Урач отмахнулся.
— Редкий случай. Не на каждом углу ворожцы помирают. Я вот когда соберусь душу отдавать, всех пинками на перестрел отгоню. Пока буду выгонять, концы и отдам. Да и дел незаконченных никому вместе с даром в наследие не вручу.
— Ну тогда давай, хвастайся, глазастый наш.
— Не всякий раз, но бывает что сила приходит со спасением чужой жизни ценой собственной. Знавал я такой случай.
— А подробнее?
— Сам видел — один другого от стрелы заслонил. Достало, правда, обоих, но второго, считай только оцарапало: ну влез наконечник стрелы под шкуру на самый ноготок, и всё. Это первого пронесло насквозь.
— Какой ноготок? Мой? — Стюжень усмехнулся.
— Если бы твой — убило бы обоих, а так — одного. Парень, тот второй, с ноготком, как оправился стал угрозу видеть загодя. Стрелами попасть не могли, видел на подлёте. Потом мечный удар стал видеть загодя…
— А потом?