Ледобой
Шрифт:
– Мой отец оттнир, а мать благородная женщина! – закашлялся рыжий. – А вот ты кто, пена морская?
– Случалось, и в пене захлебывались. – Гюст попробовал кормило по руке, поводил туда-сюда. Быстрый граппр, послушное кормило.
– Я не хочу умирать от рук дерьмоносца! – хрипел оттнир. – Спустите меня и моих людей на берег! Мы найдем зверей и падем в сече, – смертью, достойной детей Тнира!
– Слишком сложно, – ухмыльнулся Безрод.
Видсдьяур захрипел, из последних сил ударил мечом перед собой. Сивый, сидя на корточках, лениво отшлепнул лезвие.
– Перетяните им раны. Половину дружины на
Глава 12
Гусек
Ушли недалеко. В гряде островов нашли крохотный клочок суши с родником и небольшим леском, свободный от обладателей низких лбов и выпяченных челюстей. Люди не сомкнули глаз до самого рассвета, и эти день и ночь Безрод отдал им. Вои разожгли костры, ели горячее, грелись и отсыпались. Счастливый Тычок все ходил по земле туда-сюда и от долгой отвычки все дивился тому, что земля такая твердая, аж колени подгибаются. С Рядяшей и Моряем Безрод спустился в трюм граппра. Негусто. Граппр оказался тощ, ровно волк по весне, с животом, прилипшим к ребрам. Два мешка с крупой, несколько баранов, кое-какая птица. Все.
– Живность на огонь! Да крупой приправьте. Взяли с бою – ешьте!
Смеясь, Рядяша с Моряем взгромоздили на загривки по барану, да ухватили по гусю в руку. Полезли наверх, Безрод напоследок обошел со светцом весь трюм еще раз. В углу прела сваленная сюда старая солома, изгаженная животными, вонючая, старая. Сивый подошел поближе, поглядел на солому, поглядел да и бросил:
– Вылезай, иначе подожгу.
В куче кто-то зашевелился, словно до этого не дышал, а теперь вдохнул полной грудью. Маленькие руки разгребли вонючий ворох, светлая головенка показалась из соломы, синие глаза глянули с чумазого лица. Малыш. Лет пять-шесть. Мальчишка. Глядит испуганно, прячет голову в плечи, но кулачонки стиснул.
– Вылезай.
Вылез. Волосы сбились в колтуны, рубашонка драная, рукава закатаны. Безрод смотрел на соломенное чудо и ухмылялся, малыш давно уже не молоком пахнет, а лежалым сеном, да бараньим навозом.
– Когда взяли?
– Три седмицы тому назад. Сивый усмехнулся. Мальчишку еще ни разу не продавали, праведное солнце еще не освящало купли-продажи, после которой человек становился рабом, если в нем ломалась воля. – Ступай вперед. Съем тебя за обедом. Малыш отпрыгнул назад, что-то звонко крикнул, и острая боль пронзила Безроду ногу. Сивый удивленно оглянулся. Гусь, обыкновенный серый гусь щипал ногу повыше сапога, а мальчишка прошмыгнул мимо Безрода и ринулся было к лестнице, путаясь в длинной рубашонке. Сивый стряхнул лапчатого с ноги и снял беглеца со ступеней. Повелитель гусей порывался кусаться, да не больно-то укусишь крепкие, будто деревянные, пальцы. Безрод поднялся на палубу, и парни изумленно замерли. Аж лица вытянулись. Спускались втроем, – вышли вчетвером!
– Где нашел подарок, воевода? – весело загоготали. – Неужели ладейное чрево мальчишкой разрешилось? – Хохотали так, что спящие на берегу проснулись.
– Наверное, раб.
– Нет. Ни разу не продавали. Вороток, сходи умой мальца, разит больно.
Под хохот дружины, Вороток понес мальчишку мыться. На ходу сбросил с него рубашонку, зашел по колено в море и окунул в воду. Маленький пленник фыркал, отбивался, а Вороток знай себе оттирал укротителя гусей до розового. – …Что-то
Вороток вынес мальчишку на берег, кто-то кинул ему верховку. Закутанного в овчину малыша подсадили ближе к огню.
– Звать-то как?
– Гусек. – Мальчишка глотал злые слезы и косился исподлобья.
– Истинно Гусек! – Безрод подсел к огню. – Как попался?
– Пограбили нас, да пожгли. – Гусек утер глаза. – Так и попался.
– А какого роду племени?
– Былинеи мы. – Мальчишка закусил губу. – Только никого в деревне больше не осталось.
Крепился-крепился, – да и заплакал. Спрятался с головой в огромную верховку, и толстая шуба затряслась. Так и уснул у костра в овчине.
Баранов и гусей забили и зажарили. Ели, спали, спали, ели. Найденыш просил не бить того гуся, что ущипнул Безрода. Боевого гуся оставили жить. Посмеялись и оставили. Гусек сгреб друга в охапку и поведал, что, едва началась битва с островными, Столль-унд велел схорониться в трюме в солому, и если звери придут, лежать не шевелиться. Говорил, дескать, потом убежишь.
– Звери – это вы? – спросил мальчишка настороженно.
Нет, это невозможно! Столько смеяться невозможно! Животы надорвутся! – Может, и мы. – Безрод усмехнулся. Сам ведь обещал съесть мальчишку.
Гусек украдкой оглядел берег. С Сереньким бежать будет трудно, но он не оставит его этим. Вместе попали в плен, вместе и бежать.
– Да некуда отсюда бежать, малец! – хохотал Ледок. – Некуда! Вода кругом!
Они так смеялись… они так смеялись, Гусек крепился-крепился и залился вслед за воями звонким детским смехом. Впервые смеялся за три седмицы.
Вышли в море утром. Два граппра шли друг за другом. Павших оттниров упокоили в морской пучине, и впервые за два дня лица раненных полуночников разгладились. Благодарили молча, без слов, одними глазами.
– Еще один встречный граппр – и придется биться, – кусал ус Щелк.
На двух ладьях не уйти, когда одна идет на привязи, как ленивый осел, и тянет вторую назад. Потому и шли всё морскими глухоманями. Впрочем, издалека два корабля – не один. Поди, разгляди, что на две ладьи всего одна дружина.
– На торг не выйду! – твердил предводитель видсдьяуров Столль. Встать он не мог, ноги перебили.
– Я тебя отнесу, унд. – Безрод криво усмехнулся.
– Тебе придется меня зарубить! Я буду грызться! Мы все будем грызться! Ты правильно делаешь, что не подходишь!
– Я просто боюсь. – А я нет!
– Тебе легче.
Сивый отошел от пленных к кормилу. На граппре видсдьяуров кормщиком шел Моряй. Глядя назад, на Ювбеге, Гюст одобрительно кивал. Моряй от богов кормщик. По старому поверью оттниров, когда погибает граппр, его душу боги вкладывают в кого-то из новорожденных детей. Наверное, в Моряя боги вложили душу отличного граппра, бояны зовут их ладьями.
Сколько идут, а небо сине, и ветер тих. Подозрительно. Не случиться бы вскоре буре! Весной такие затишья не редкость. Вроде и должен ветер терзать парус, а он спит. Спит, но в эту пору просыпается внезапно. Без упреждения. Небо синее, и солнце светит, однако ветер налетит, будто из ниоткуда, завертит, закружит, изорвет парус в клочья. – Где заночуем?