Ледяная река
Шрифт:
– Тело, о котором мы говорим, действительно имеет некоторые… травмы, но я считаю, причина в том, что его протащило по реке сквозь лед и обломки. Бурлящая вода может нанести телу множество повреждений. Кроме того, на теле или около тела мистера Бёрджеса не было веревки, которая говорила бы о повешении. Мое профессиональное мнение: он умер от утопления – скорее всего, в пьяном виде, – а все травмы произошли постмортем.
Пейдж складывает руки на животе с таким видом, будто только что прочел лекцию по анатомии – со всей положенной латинской терминологией – напряженно
Через мгновение Норт прокашливается.
– Мистрис Баллард?
– Да?
– Когда вы изучали тело, вы нашли на нем или рядом с ним веревку?
– Нет.
– А люди, которые его нашли, видели веревку?
– Нет.
– Вы об этом их спрашивали?
– Да.
– Потому что вам это тоже показалось странным?
– Я это отметила, потому что у него на шее остались ожоги от веревки.
Скосив глаза влево, я вижу, что доктор Пейдж криво усмехается краем рта.
Я никакой не писатель. Я записываю факты, а не чувства. Однако многозначительный взгляд, которым обмениваются Норт и Пейдж, отзывается во мне гневным монологом, который бы нашел одобрение у самого Шекспира.
Грязный ты никчемный толстозадый лживый болтун!
Трусливый пьяница, ведьмино отродье!
Падаль вонючая, гнусь прокаженная!
Норт складывает пальцы домиком под подбородком. Размышляет.
– Ожоги от веревки без веревки? А не ошиблись ли вы в анализе того, что увидели, мистрис Баллард?
– Возможно, веревку смыло в реке. Или ее срезали. Или забрали.
– Понятно, – ухмыляется Норт, потом пишет что-то на листке бумаги и протягивает его Генри Сьюаллу.
Пейджа явно послали в таверну Полларда не только опровергнуть мою оценку, но и продолжить дело, допросив свидетелей обо всем, что случилось до его прихода. Эх, зачем я вчера ушла так быстро? Надо было остаться при теле до его отъезда.
Теперь в таверне тихо, все смотрят на нас троих и на наше безмолвное противостояние. Я сверлю взглядом доктора. Пейдж смотрит только на Норта. Но когда Норт наконец отвечает, он смотрит на меня и обращается ко мне.
– Спасибо вам обоим за то, что пришли. И за то, что так тщательно обследовали покойного мистера Бёрджеса – упокой Господь его душу, – но, выслушав показания, суд принимает решение, что Джошуа Бёрджес умер, утонув в результате несчастного случая, как утверждает доктор Пейдж. Дело закрыто. Мистер Сьюалл, внесите это в официальный протокол. – Он смотрит на толпу. – Кто следующий?
Я не собираюсь оставаться и слушать дурацкие жалобы соседей друг на друга по поводу того, что кто-то из них помянул имя Господа всуе. Честно говоря, мне и самой хочется его помянуть. Так что я разворачиваюсь и направляюсь прочь. Меня подмывает попросить Эймоса Полларда притащить Джошуа Бёрджеса в таверну, чтобы весь город сам все увидел. Река никак не могла причинить ему такие повреждения. Уже на полпути к двери – Эфраим движется мне навстречу – меня
– Погодите! – Я останавливаюсь. Разворачиваюсь. Делаю шаг назад, в направлении Норта.
Я слышу, как Эфраим, стоящий прямо у меня за спиной, выругался себе под нос.
– Мое решение окончательно, мистрис Баллард. – Норт уже теряет самообладание, голос его громче, чем нужно.
– Я понимаю. И не оспариваю ваше решение. Просто прошу мистера Сьюалла внести в официальный судебный протокол, что существует два противоположных взгляда на причину смерти мистера Бёрджеса. Один – что дело в случайном утоплении. – Я медлю, чтобы добиться наибольшего эффекта. – И другой – что это убийство.
– Не думаю…
– Я имею право требовать этого согласно закону штата Массачусетс. – Я улыбаюсь ему улыбкой, которую приберегаю для врагов. – Как профессиональный медик.
В этом я права, и Норт это знает. Как и многие другие в зале. Как повитуха, я имею уникальный юридический статус, которого нет у большинства женщин. Если он публично откажет в моей просьбе, у меня будет повод подать апелляцию в суд более высокой инстанции, и – если будет разбирательство – Норта могут лишить должности судьи за несоблюдение установленного права.
Однако он не сдается сразу, а несколько секунд еще размышляет, кривя рот. Не найдя другого выхода, он наконец говорит:
– Ну что ж, мистер Сьюалл, прошу отметить, что мой вердикт опирается на заключение доктора Пейджа, но существует, как отметила мистрис Баллард, э-э, противоположное мнение.
Генри Сьюалл склоняет голову над протоколом, а я опять поворачиваюсь к выходу. Эфраим уже стоит у дверей и ждет меня, перекинув через руку мой плащ. Судя по его лицу, он торопится.
Я слышу, как судья Норт вызывает Уильяма Пирса.
– Какова ваша жалоба, господин Пирс?
– Я здесь со своей дочерью Салли, ваша честь. Она хочет выдвинуть два обвинения.
Я снова замедляю шаг. Останавливаюсь. Поворачиваюсь.
Эфраим снова ругается, на этот раз вслух.
– Мисс Пирс, каковы ваши обвинения? – спрашивает Норт.
Голос у Салли дрожит, и ей приходится прокашляться, чтобы суметь выговорить то, что она собирается сказать.
– Я выдвигаю обвинение в распутстве, ваша честь.
Теперь Эфраим совсем рядом; он крепко ухватил меня за платье со спины и шепчет мне на ухо: «Не надо».
Нет, нет, пожалуйста, только не это, думаю я.
Я привстаю на цыпочки, чтобы поверх толпы разглядеть Салли. Девушка смотрит в пол, она вся красная от стыда, губы сжаты.
Уильям Пирс стоит возле дочери, приобняв ее, и я вижу, как он пальцами сжимает маленькую мышцу во впадине между ее плечом и шеей.
– Против кого вы выдвигаете эти обвинения?
– Против моей хозяйки, мистрис Ребекки Фостер.
Я уже десять лет даю показания в этом зале в последнюю пятницу каждого месяца. Но еще никогда за все это время не было двух настолько скандальных историй, и уж точно не в один день. Граждане Хэллоуэлла будут обсасывать сегодняшние новости еще много лет.