Ледяная река

Лохен Ариэль

Дать чему-то имя – это акт владения. Обязательство владеть, заботиться, соблюдать верность. Одним этим словом я объявляю, что этот зверь мой, что я ответственна за его защиту.

Звук моего голоса лису не пугает. Она делает шаг вперед, потом два. Замерев неподвижно, как мраморная статуя, я наблюдаю за ее приближением. Каждый шаг гибкого зверька элегантен и выверен. Когда она подходит на восемь футов, я опускаюсь на колени и в знак приветствия медленно протягиваю ей ладонью вверх руку без перчатки. Только тут лиса пугается и

убегает в лес.

Бакалейная лавка Сьюалла

Пятница, 11 декабря

В комнату роженицы врывается мужчина. Он распахивает дверь, потом одним плавным движением скидывает пальто. Я вижу это только краем глаза, потому что моя пациентка, юная Грейс Сьюалл, воет и мечется в постели. Это ее первые роды, и она сопротивляется каждой схватке, а в перерывах между ними рыдает. Мы так всю ночь с ней сидим, и обе ужасно устали.

– Вон! Все вон! – командует он, и поскольку я узнаю его голос, то не обращаю на него внимания.

Я не слушалась ничьих команд в комнате роженицы с тех самых пор, как училась у суровой старой карги-повитухи в Оксфорде. Ее звали Элспет Хорн, и все, что я знаю о родах, я узнала от нее. С тех пор прошло тридцать лет, и понадобится что-то серьезнее одного самонадеянного мужчины, чтобы заставить меня уйти от пациентки.

– Вы меня слышали? – спрашивает он.

– Слышала, – говорю я, не оборачиваясь.

Впервые за три часа Грейс замолчала. Она просто ошарашена, и продлится это недолго, но пока что рот у нее закрыт. Ну и чудеса.

– Тогда почему вы еще здесь? – требовательно интересуется он.

– Я пациентов не бросаю. И вам не подчиняюсь.

– Эта женщина больше не ваша пациентка, а моя. Меня вызвали вместо вас.

Я поднимаюсь на ноги, осматривая помпезного доктора Пейджа с ног до головы, все его шесть футов роста.

– Вы хоть знаете, как зовут эту вашу пациентку? – спрашиваю я.

– Мистрис Дэвид Сьюалл.

– Ее христианское имя, доктор. То, которое принадлежит ей одной. Вы его знаете?

Он фыркает.

– Это не имеет значения.

– С Джошуа Бёрджесом у вас тоже ничего не имело значения. – Я киваю на Грейс: – Может, вы и не думаете, что имя в подобной ситуации что-то значит, но уверяю вас, оно жизненно важно.

К Сьюаллам я пришла прошлым вечером, перед самыми сумерками, перейдя замерзшую реку пешком. Провожал меня мальчик из лавки Дэвида Сьюалла, и я думала, он отведет меня в дом Сьюаллов на той стороне дороги, а он вместо этого направил меня прямо в лавку, где Дэвид шагал взад-вперед за прилавком, сильно напоминая в этот момент своего старшего кузена Генри, городского клерка.

– Где Грейс? – спросила я, оглядывая тускло освещенную лавку, мотки веревки, бочки масла, полки с гвоздями, болтами и коробками с мылом.

Он указал на потолок.

– Это называется «апартамент», – объяснил он с утрированным

французским акцентом, ведя меня вверх по лестнице, которая начиналась в глубине лавки. – В Англии это называется «квартира», но я предпочитаю европейский термин. В Бостоне такие везде. Очень удобный способ жить и работать.

Потом он открыл дверь и провел меня в свое обиталище на втором этаже, над лавкой. Здесь было две маленькие спальни и большая комната – разом кухня, столовая и гостиная. Молодая жена Сьюалла покачивалась в кресле-качалке, морщась и хмуря лоб. Ее кислолицая мать сидела рядом и держала ее за руку.

– Больно, – сказала мне Грейс. – Я не думала, что будет больно.

– А что ты думала? – спросила я, опустившись возле нее на колени.

– Да кажется, вообще ничего особенного. Мне про это никогда ничего не объясняли.

Я посмотрела на ее мать, очень приличную и чопорную мистрис Хендрикс.

– Незачем тревожить дочь прежде времени.

– Я обычно считаю, что рассказывать про роды – это значит готовить женщину, а не тревожить, – отозвалась я.

– Я ее готовила быть леди, – фыркнула мистрис Хендрикс. – Хотя этого и не скажешь, если судить по той отсталой деревне, которую выбрал ее муж.

На самом деле роды у Грейс только начинались. Если бы мать ей все как следует объяснила про то, как проходит этот процесс, никто бы не стал меня звать до самого рассвета. Но я все равно сидела с ней всю ночь, замеряя интервалы между схватками. Они длились по двадцать секунд и наступали с интервалами от тридцати до сорока пяти минут. До родов далеко. И все это время я слушала, как мистрис Хендрикс жалуется на долгую и трудную дорогу из Бостона, на то, какие плохие дороги в сельской местности, и объясняет, что она обо всем этом думает.

Девушка была неопытная и напуганная; когда я ее осмотрела, то увидела, что раскрытие едва началось. Тем не менее, чем дальше тянулась ночь, тем больше Грейс и ее мать пугались процесса. Им не хватало терпения, и они начали сомневаться в моих способностях.

Очевидно, когда я выходила в туалет, мистрис Хендрикс убедила Дэвида послать мальчика за доктором Пейджем. И вот он тут, и намерен прогнать меня из комнаты.

– Дайте мне на нее посмотреть, – требует Пейдж, пытаясь отпихнуть меня от кровати.

– Не вздумайте меня хватать, – я шлепаю его по руке. – Если хотите ее осмотреть, пройдите на другую сторону кровати. Но я никуда не уйду.

– Ну что ж, придется заняться вашим просвещением. – Он поворачивается к Грейс. – К сожалению, многие селянки путают ложные схватки с настоящими.

– Прошу прощения… – перебиваю я его.

– Потому что очевидно…

– Боли у нее уже регулярные и вполне многообещающие.

– Значит, это ложные схватки, – говорит он.

– О господи, Грейс, не слушай его. Я с тобой всю ночь сидела. Схватки у тебя только начались, но они вполне реальны.