Ледяная западня
Шрифт:
Дул сильный восточный ветер. Мела поземка. Потеплело до —27 градусов.
На «Вайгач» сообщили: «Доктор выйдет при первой благоприятной погоде, зажигайте фонарь». Тотчас же с «Вайгача» ответили, что просят не беспокоиться — «пока нет необходимости».
У нас все было готово к походу: вещи собраны, подготовлены маленькие санки. Я с тремя матросами собирался выйти, как только утихнет ветер. Но весь день 28 февраля ветер дул с еще большей силой. А на другой день пришло печальное известие, что утром лейтенант Жохов скончался от уремии».
И все-таки охотников разделить с Транзе трудности похода нашлось так много, что лейтенант оказался в затруднительном положении, кому из энтузиастов отказать.
Шли очень долго, на ходу подкрепляя силы сухарями и шоколадом. Наконец, когда по расчетам лейтенанта они прошли все расстояние, а огня с «Вайгача» все еще не было видно, сделали привал. Разбили палатку, поели, согрелись горячим чаем. После этого начали обсуждать свое положение. Курс на «Вайгач» держали верно. Пройденное расстояние определили точно. В этом ошибок быть не могло. Оставалось предположить, что ледяное поле во время перехода несколько развернулось, а потому и курс изменился. Николай Александрович решил идти на запад.
Однако, не считая себя вправе подвергать своих спутников опасности, он предложил матросам такой план: они остаются в палатке на месте. Из связанных лыж делают мачту, на который крепят керосиновый фонарь. Транзе один идет прямо на запад в поисках огня «Вайгача». Если увидит его скоро, он вернется на огонь и они вместе пойдут на «Вайгач». Если не скоро, но расстояние до «Вайгача» для него будет ближе, он пойдет на «Вайгач», а за матросами придет партия с корабля. Если же он огня вообще не увидит, то возвратится обратно.
«...Взяв шоколад, сухари и винтовку, а также кинжал из своего мешка — браунинг для этого похода у меня был в кармане, — я пожелал моим товарищам «до скорой встречи» и пошел один в темноту на запад, — писал через несколько лет Н. А. Транзе. — Отсутствие теней сильно мешало: не видно ни впадин во льду, ни выступлений на льду. Часто падал.
При сильном морозе раздавался порой треск льда и торосов. Шел целый час, не видя огня по курсу... Если взятое мною направление верно, то «Вайгач» уже недалеко от меня. Решил идти дальше. Чаще и чаще всхожу на вершины торосов — огня нет. Вдруг мозг неожиданно прорезает краткая фраза телеграммы с «Вайгача», полученная
Холод пробегает по спине, нервное воображение разыгрывается. При неожиданном треске льда вблизи невольно сжимаешь винтовку, трогаешь кинжал, браунинг. Рисуется нападение медведя и как я, пустив в ход кинжал и браунинг, хотя и с сильным повреждением для себя, справляюсь с ним. Вот когда я пожалел, что не было со мной моей чудной чукотской лайки Чукчи, которую я оставил на «Вайгаче» при переводе на «Таймыр». Ведь медведь меня может почуять издалека, в то время как я узнаю о его присутствии уже будучи под ним. Время течет убийственно медленно. Проходит еще полчаса, а огня нет!
Начинаю сомневаться в логике своего размышления, в постройке плана действий. Впервые закрадывается сомнение, а не на восток ли надо было идти. Подсчитанный в уме угол расхождения курса увеличивает сомнения. Не повернуть ли к палатке, пока не поздно? Решил, однако, пройти еще полчаса. Очень тяжелы были эти последние полчаса! Медведи, сомнения, ошибка в расчете, неизбежная гибель партии и самого себя, если теперь не найду ни того, ни другого огня — все это сильно и навязчиво сверлит мозг.
Взбираюсь на торос и испуганно от него отскакиваю, валюсь из-за раздавшегося за ним треска, точно из пушки. Психологически работая над своим воображением, успокаиваю свои нервы. Вновь взбираюсь на вершину и... прямо по курсу и невдалеке открылся огонь! Оставляю воображению читателя пережитое мной в эту секунду: ни медведи, ни треск льда, ни отсутствие теней уже не имели места в моем мозгу. Почти бежал я на огонь, постоянно от меня скрывавшийся за торосами, и часто падал.
Поднявшись на верхнюю палубу «Вайгача», я неслышно спустился в кают-компанию. Надо было видеть изумление моих друзей, увидевших меня одного!
Внеся с собой холод полярной ночи в помещение корабля, я, разоблачась, объяснил Неупокоеву, где я оставил своих компаньонов, расстояние до них, направление, огонь на мачте лыж, условия льда и т. д. Сейчас же партия с Неупокоевым и Никольским отправилась на поиски моих верных сподвижников этого незабываемого в полярную ночь путешествия. Ударный переход был сделан меньше чем за сутки.
Через несколько часов мы были все вместе, а до этого я уже сидел в каюте своего больного друга Жохова.
Застал я его в тяжелом положении и физически и морально, не потому, что он жаловался на что-нибудь, а потому именно, что он уже ни на что не жаловался и был в состоянии апатии почти все время, в течение тех дней, что я провел с ним до его кончины...
Ушел он в экспедицию женихом. Жил мечтой о невесте, свадьбе, встрече будущей жизни. Теперь же, когда мне порой удавалось навести его мысли на то, что так дорого и глубоко было на его сердце, — он на минуту оживлялся, чтобы еще глубже впасть в апатию, выявляя полное безразличие ко всему.