Ледяная западня
Шрифт:
Он просил меня похоронить его на берегу и вытравить на медной доске написанную им эпитафию и повесить ее на крест, сделанный из плавника, с образом спасителя — благословение его матери.
Все это мною было свято выполнено.
Жохов был большой поэт, и еще в Морском корпусе он писал стихи и посылал их в периодические издания под разными псевдонимами, где никогда не отказывали ему в печатании их. Свою эпитафию Жохов написал еще до моего прихода на «Вайгач» и сам прочел ее мне, сделав последние поправки.
Пророческими оказались слова его: он умер, не видя восхода солнца после долгой полярной ночи.
Вечная память
По окончании приготовлений к погребению и с первой сносной погодой гроб с покойным А. И. Жоховым, покрытый андреевским флагом, со скрещенными палашом и треуголкой на крыше, нелегко было доставить сперва к «Таймыру», а оттуда к месту погребения на западном Таймырском полуострове.
Матросы «Вайгача» напрягали силы, таща тяжелые сани с гробом по торосистому пути. Все они добровольно вызвались этим воздать свой последний долг умершему. Мои матросы с «Таймыра» вместе со мной присоединились к общим усилиям этой драматической погребальной партии.
Подкрепление с «Таймыра», обнаружившего на горизонте погребальное шествие, было вовремя.
Первое желание покойного А. Н. Жохова было быть погребенным в море, подо льдом, на месте зимовки «Вайгача». Мотив его был: нежелание доставить какую-либо излишнюю физическую тяжесть экипажу корабля, а тем паче путешествие с его гробом по торосистому ледяному покрову до берега. Мои возражения этому мотиву, дружная и сердечная атмосфера последних дней его жизни, проведенных вместе в его каюте, изменили его желание — он попросил похоронить его на берегу.
Немедленно по прибытии на «Таймыр» я, Неупокоев, Никольский и несколько матросов отправились на берег приготовить могилу...».
Похоронили Алексея Николаевича Жохова на высоком и ровном берегу Таймырского полуострова, в нескольких метрах от обрыва. Возле могилы поставили высокий пирамидальный знак из металла. С моря он был виден издалека.
...Человек ко всему привыкает. Даже к самому плохому. Но особенно обидно, что быстро привыкает он к потерям друзей, родных, близких. Для умерших время остановилось, для живых оно продолжает свой бег. Работа, житейские хлопоты не оставляют времени для печальных размышлений. Мелькают дни за днями, об ушедших вспоминают все реже и реже. Жизнь идет своим чередом.
Так было в марте 1916 года и на «Таймыре». Ефим Студенов с болью в сердце наблюдал, как в кают-компании офицеры весело смеются, слушая веселые остроумные рассказы Николая Александровича Транзе. А ведь после похорон лейтенанта Жохова прошло всего дней десять. Группа матросов и офицеров «Вайгача», доставившая гроб с телом лейтенанта к флагману, еще гостила на «Таймыре». Своими мыслями Ефим поделился с Федором Ильиным.
— А нешто Алексей Николаевич хотел, чтобы мы век по нем слезы лили? — рассуждал Ильин. — Лейтенант был справедливым человеком и понимал, что живое о живом и думает. Одним воздухом, хотя бы и полярным, никто сыт не будет. Нужно что-то более существенное... Ты обиды на Николая Александровича не держи. Хороший он человек. Все матросы на «Вайгаче» так говорят. И мысли всякие дурные выкинь из головы.
— Жалко ведь лейтенанта, обидно за него...
— Перестань ныть! У нас одна нынче задача: во что бы то ни стало выжить.
...Перед возвращением на «Вайгач» ослабевшего Федора Ильина осмотрел Леонид Михайлович Старокадомский. Ослушивая и выстукивая старшину, врач
— Цинга у тебя, братец, — в итоге сообщил врач Федору. — Но все будет хорошо. Поправишься. Ты ведь вон какой крепыш! А нет, — пошутил он, — назовем твоим именем проливчик или мысик. Вечная память на географических картах.
— А чем мне лечиться-то, ваше благородие? — спросил Федор Ильин.
— Я могу прописать тебе лекарства. Но ты зайди лучше к твоему врачу. Он все сделает сам. А общий совет такой: чисть зубы каждое утро, чаще бывай на воздухе.
— Спасибо за лечение, ваше благородие!
— Счастливого, братец, пути! — отозвался Л. М. Старокадомский, сделав вид, что не заметил иронии в словах кочегарного старшины.
Трудная и печальная зима близилась к концу. С каждым днем увеличивалось светлое время. В конце апреля солнце перестало заходить. Наступил полярный день. Люди приободрились. Надежда на спасение зажглась в их сердцах. Матросы и офицеры, истосковавшиеся за долгую полярную ночь по работе, с радостным рвением принялись за ремонт кораблей: наглухо заделывались трещины в переборках, восстанавливались лопнувшие шпангоуты. Группы добровольцев помогали гидрографам измерять толщину льда, брать пробы воды, следить за направлением ветров. Михаил Акулинин помогал Старокадомскому собирать зоологические коллекции.
Хватало помощников и у матросов машинного и кочегарного отделений. Первым делом собрали машину и механизмы. Потом принялись заполнять котлы талой водой, накачивать ее про запас в цистерны.
Наиболее сложная задача выпала на долю Федора Ильина, Семена Катасонова и других кочегаров и матросов машинного отделения, поскольку командир «Вайгача» решил привести в порядок лопасти винта, которые были повреждены еще осенью 1914 года. У кормовой части корабля начали выпиливать лед. Однако полностью освободить винт таким образом не удалось, пришлось плавить лед паром. И тогда выяснилось, что одна лопасть вообще отсутствует, а другая сильно обломлена.
Инженер-механик А. Н. Ильинский собрал машинистов и кочегаров.
— На «Вайгаче» имеется только одна запасная лопасть, — сказал он. — Другую придется доставить с «Таймыра». Дело это не из легких. Лопасть весит килограммов пятьсот. Есть добровольцы?
— Есть! — хором отозвались матросы.
— Спасибо, братцы!
Вскоре группа добровольцев двинулась в поход. Порожняком до «Таймыра» добрались сравнительно легко, часов за двадцать. В пути дважды останавливались на привал. Разбивали палатку. Подкрепили силы чаем и мясными консервами, которые оттаяли на примусе. Хозяйственный инженер-механик не забыл его захватить. Снова тронулись в путь, на ходу доедая сухари и шоколад.
Без остановок шли еще миль шесть, прежде чем на горизонте показалось черное пятно. Ильинский остановился, достал бинокль.
— Прямо по курсу «Таймыр»! — громко сообщил офицер.
Матросы разом оживились, заговорили, заспорили, посыпались шутки... Впереди был отдых.
Обратный путь оказался, как и предупреждал Ильинский, куда труднее, хотя тащить тяжелый груз несколько миль помогали и матросы флагмана. Лопасть уложили на сани, изготовленные для этой цели. Груз тщательно закрепили. Под тяжестью 500 килограммов полозья вдавились в снег. По команде Ильинского двадцать матросов впряглись упряжку. Налегли грудью, рванули постромки. Полозья заскрипели, и караван медленно двинулся в путь.