Ледяное озеро
Шрифт:
— Воспаление желез?
— Девочки в этом возрасте часто ему подвержены. Я не знаю, какой именно недуг беспокоил вашу сестру, так что воспаление желез ничем не хуже любой другой догадки. Оно не противоречит фактам, как и любой другой диагноз.
— Но наверняка вы не знаете. Почему вас к ней не позвали? Или позвали?
В свое время доктор Джонстон помог появиться на свет Аликс и Эдвину, а также по меньшей мере половине собравшегося общества, и он был намерен говорить прямо, без обиняков.
— Вы занимаетесь тем,
— Что?
— Перестаньте задавать много вопросов. Не надо ворошить прошлое.
— Доктор Джонстон, мне было девять лет, когда не стало моих родителей и сестры. Сейчас мне двадцать четыре. Миновал долгий срок, и боль не такал сильная, как раньше. Но я хочу выяснить правду! То, что случилось тогда, продолжало и продолжает влиять на меня, Эдвина, Утрату.
Это был замаскированный способ напомнить ему, как нелегко, когда тебя воспитывает бабушка, а не собственные мать и отец.
Старик промолчал.
— То был самый ужасный год в моей жизни, и началась цепь несчастий с неожиданной болезни Изабел. Это недостающий фрагмент в картинке-загадке, и я бы хотела знать, в чем состояла ее болезнь. Это могло быть что-то представлявшее прямую угрозу для жизни или означать, что она не доживет до старости. Я подумывала о туберкулезе.
— О туберкулезе? — Доктор Джонстон опешил. — Вряд ли Изабел являлась девочкой чахоточного типа. Все, конечно, возможно, но я бы удивился.
— Вы ее осматривали? Вас к ней не вызывали?
— Ваша мама, прелестная миссис Невилл, имела твердые взгляды на врачебную профессию. Мне известно наверняка, что ее недоверие и нелюбовь к докторам коренились в религиозных принципах. Нет, меня не вызывали осматривать Изабел. И если это было воспаление желез, что считается наиболее подтачивающим силы заболеванием, хотя и не смертельным, я бы все равно ничего не мог поделать, кроме как прописать отдых и укрепляющие средства. Единственный лекарь здесь — время. А если ее мать предпочла за нее молиться, кто возьмет на себя смелость утверждать, что молитва не исцеляет?
— Однажды утром мы проснулись и узнали, что Изабел заперли в другом крыле, а нам строго запретили к ней приближаться.
— Это наводит на мысль об инфекции. Скарлатина? Нет, она переболела скарлатиной в детстве. К счастью, в легкой форме.
— Через две недели, в январе, она уехала обратно в школу. Если бы это действительно было что-то инфекционное, ее бы туда не отпустили, а нас с Эдвином не отправили бы после каникул в местную школу. Нас бы держали в карантине.
— Верно. Вы правы. Поскольку со мной никто не консультировался, я никогда об этом и не думал.
— А во время пасхальных каникул ее увезли за границу. На поправку, как объяснила нам няня.
—
— Доктор Джонстон, вам хорошо известно, что няня уволилась от нас много лет назад.
— В самом деле? Что ж, тогда, похоже, некому вам помочь. Ваша бабушка леди Ричардсон в курсе дела. Спросите у нее.
Старался ли доктор Джонстон специально казаться бестолковым? Упрямым? Язвительным?
— Я могла бы, но ответа не получила бы.
— Леди Ричардсон знает все, что происходило в «Уинкрэге» на протяжении последних пятидесяти лет. Абсолютно все.
— Но не скажет.
— Ах, дорогая Аликс, это ее привилегия. У всех нас есть свои секреты. А среди них такие, которые гораздо лучше держать при себе. Спящие собаки, как я уже сказал. Иногда даже у самой мирной из них при пробуждении возникает мертвая хватка.
Майкл уже жалел, что пришел. Здесь собрались люди не его круга; ему было жарко, некомфортно и — за исключением тех моментов, когда он мог танцевать или беседовать с Сеси, — попросту скучно. Его белый галстук был слишком туг, и воротничок натирал шею.
Фредди веселился вовсю, не пропуская ни одного танца, флиртуя с красивыми девушками и даже с Джейн Ричардсон, которая, вероятно, на добрый десяток лет старше его и замужем. Майкл не уделял много времени размышлениям о вопросах морали: его голова была слишком забита аэропланами, однако он держался прямого и четкого представления, что люди, состоящие в браке, должны там и оставаться и замужние женщины — табу, даже для флирта.
Фредди будет находиться тут до конца: впереди ожидался рил, шотландский хороводный танец, а он обожал танцевать рил.
Нельзя ли открыть окно? Похоже, помещение герметически закупорено тяжелыми шторами из парчи и бархата, каждой из которых с лихвой хватило бы занавесить окна в доме его квартирной хозяйки, заслонив все стекло.
— Жарко? — спросила появившаяся Урсула.
— Очень, — ответил Майкл.
— Вы сникли. Идемте со мной. Здесь есть одно прохладное местечко.
Прохладным местечком оказались верхние ступеньки лестницы, ведущей в погреб. Майкл подумал, что знает места и поприятнее, поскольку смрадный холодный воздух, которым несло из глубины, начал овевать его не на шутку.
— Боже, что там хранится?
— Грибы в основном. Это не винный погреб — тот на другом конце дома, это подвал контрабандистов, где раньше прятали от таможенников контрабандное вино и бренди.
— Контрабандистов? Но тут поблизости нет моря.
— Оно ближе, чем вы думаете, и, наверное, контрабандистам имело смысл привозить свой груз сюда, раз они много лет именно так и делали. В восемнадцатом столетии.
— «Пять да двадцать пони, полуночный мрак…», — продекламировал Майкл всплывшую в памяти строку из давнего школьного стихотворения.