Ледяное сердце

Зелинская Ляна

Все предполагаемые женихи в списке почтенной Маргаретты были такими. Знатные женятся на знатных, красавцы — на красавицах, принцы — на принцессах, а полукровки и бастарды выходят замуж за калек, престарелых вдовцов или чудных заморских торговцев в оранжевых и фиолетовых платьях и тюрбанах.

Дарри слушал молча, не перебивая.

— Простите, — прошептала она тихо, — я не должна была всего этого говорить вам. Но мне больше не с кем поделиться.

— Ничего, миледи. Всем иногда нужно выговориться, хоть вон кустам, но рассказать, что на душе.

Голос

у него был тёплый, заботливый, без тени насмешки, так что Кайе даже легче стало — хоть один друг, но у неё всё же есть.

— Спасибо вам, мне будет этого не хватать.

— Этого? Чего «этого»?

— Того, как мы говорили с вами во время поездки, — она промокнула перчатками уголки глаз. — Нашей дружбы.

— Миледи, может мне и не полагается задавать таких вопросов, но я уж спрошу, а вы сами решите, отвечать или нет. Раз вы не хотите замуж, то чего же вы хотите? — спросил Дарри, и голос его был тихим, настороженным.

— Я не знаю… В Обители мне больше всего хотелось, чтобы у меня был свой дом. Хоть какой-нибудь маленький, деревянный из одной комнатки и полкварда земли, но свой! Я понимаю, что мой отец желает мне добра. И, выйдя замуж, я обрету, наверное, свой дом. Но я не думала… я надеялась, что всё это будет не так. Я хочу, чтобы… если выходить замуж, то за того, от чьего взгляда сердце тает, с кем захочется всё разделить, как говорят в Храме — в горе и радости, и с кем можно поговорить, вот как с вами, а не потому, что у него триста льяров земли! Мне же не с землёй жить! — выпалила она и вдруг поняла, что точно сказала чего-то лишнего, потому что Дарри шагнул навстречу и взял её руки в свои.

— Миледи… Кайя…

Да что же она такое говорит! Да ещё в присутствии мужчины! Что на неё нашло!

В Обители за такое бы высекли нещадно. На горох поставили, чтобы вернуть разум. Она посмотрела на Дарри и разом поняла — никакой он ей не брат и не друг. Его горящий взгляд и хриплый голос, и этот порыв…

О Боги, какая же она наивная! Как же в сумятице этой дороги, в усталости и круговерти дней, наполненных событиями, надеждами и страхами, она не увидела этого!

Кайя выдернула руки.

— Простите, я не должна была говорить вам такого! — и бросилась бежать в дом.

Бегать она умела хорошо, хотя каблуки мешали и платье путалось в ногах, а от сжимавшего грудь корсета дышать приходилось часто-часто. Но Дарри догонять её не стал. Улыбнулся. Постоял в сумерках некоторое время, пристегнул саблю, одёрнул мундир и пошёл к генералу.

***

Когда Дарри закончил доклад, на башне в городе пробили закат, и ночь опустилась, рассыпав звёзды над горизонтом — Парус и Тур поднимались из морской воды, посеребрённой тонким месяцем. Генерал дописал свиток, посыпал песком, подул и произнёс, глядя на капитана:

— Завтра заберёшь в банке расписки. А это держи, — протянул свиток, — и к вечеру поедешь. Твои разведчики в городе? Что-то я их не видел.

— В этом городе мужчина всегда найдёт себе занятие по душе, — усмехнулся капитан. —

А они — люди вольные.

— Это уж точно, — усмехнулся генерал, — забирай их завтра с собой, не хотелось бы лишиться лучших разведчиков в пьяной драке.

— Я хотел поговорить ещё кое о чём, ваша милость, — голос Дарри стал непривычно сух и серьёзен.

Генерал посмотрел на него внимательно.

— И о чём?

— О… вашей дочери.

Между ними повисло молчание. Генерал смотрел на Дарри, а тот не отводил глаз, непривычно вытянувшись в струнку.

— Ну? Говори, — наконец, произнёс генерал, хмыкнул и добавил, — хотя знаешь, подумай сначала хорошенько.

— Я уже всё обдумал, ваша милость, — ответил капитан бесстрастно.

— И? — генерал поднялся из-за стола.

— Мой род не богат, ваша милость, но знатен, и принадлежит к десяти первым семьям Ирмелина. Имя моих предков и герб висят в Зале лучших воинов, и я с честью ношу свой мундир. Моё имя не запятнано трусостью, и вы всегда были довольны моей службой — я не давал повода усомниться в моей честности и храбрости. И я хочу просить руки вашей дочери Кайи. Я смогу позаботиться о ней, дать ей своё имя и защиту, и буду для неё хорошим мужем.

Он поклонился.

Генерал посмотрел на него как-то странно, усмехнулся горько и, взяв со стола бутылку вина, налил в два бокала, один из которых протянул Дарри:

— Выпей, капитан. Тебе это не помешает сейчас, — он присел на подлокотник кресла и спросил: — Скажи-ка мне, капитан, только дай слово, что не соврёшь.

— Клянусь своим именем и родом, — ответил Дарри с готовностью.

— Зачем она тебе?

Дарри выпил вино и, поставив бокал на стол, ответил коротко и просто:

— Я хочу жениться.

— Это понятно. Но ты мог бы найти себе более выгодную партию, ту, которая приумножит богатство твоего дома. А у Кайи почти нет никакого приданного, а я… Может, я и до первого снега не доживу.

— Это не важно, ваша милость.

— Что не важно? Думаешь, я не знаю, что королева посулила тебе сто тысяч ланей за Зверя? Думаешь, я не знаю, почему ты за ним гоняешься, рискуя в любой момент погибнуть? Я знаю твоего отца, я знаю, что с тех земель, что у вас остались, вы получаете слишком мало ренты, и что ты даже половину своего жалованья отдал, чтобы заплатить королевский налог. Но с твоим именем и славой первого разведчика ты можешь найти хорошую партию, которая поможет вашей семье поправить положение.

Карие глаза Дарри сделались совсем тёмными, брови сошлись на переносице, он усмехнулся и ответил:

— Я бы мог, наверное, это сделать, ваша милость. Если бы хотел. И сделал бы уже давно. Но позвольте мне всё же просить руки вашей дочери.

— Ну так ответь тогда — зачем она тебе? Корысти с неё никакой, — генерал сверлил его взглядом.

Дарри замялся так, будто не мог подобрать нужных слов или боялся их произнести.

— Я… люблю её, ваша милость. И ничего не могу с этим поделать. Но вряд ли вы это поймёте.