Ледяное сердце
Шрифт:
Про Зверя она слышала и раньше. В Обители по ночам, когда старшие сёстры тушили свечи и уходили, девушки собирались на чьей-нибудь кровати и рассказывали друг другу шёпотом разные истории. Про принцев, за которых кому-то из послушниц удавалось выйти замуж, про странствующих рыцарей и айяарров из далёких земель, про чёрных, как уголь верров, высоких, как сосны, и очень богатых, которые живут за морем. И однажды один такой приезжал в Обитель за невестой. Был он, конечно, ростом не так высок, как в рассказах, но чёрен был и правда, как печная головешка. Улыбался много и забрал в жёны Адну.
Говорили и про Зверя. В основном это были страшные истории, которые рассказывала Синайя. Родом она была откуда-то из ближайших к Лааре земель. Иногда по большим праздникам она уезжала к родственникам, а возвращаясь, рассказывала…
Она говорила о том, что в ущелье за хребтами живёт чудовище, которое днём ходит, как человек, только в маске, а ночью превращается в зверя и охотится на людей. И что живёт чудовище в красивом замке, у него много слуг и жён, что он — айяарр, колдун и вообще — лаарский князь. А ещё — что он очень богат и может любой камень превратить в золото, а вместо сердца у него большой алмаз.
Кайя не верила в такие истории. И только после увиденного сегодня в лавке, думая об этих рассказах, она поняла — не все из этого ложь. Хотя, как может такое совершить человек? Пусть даже айяарр.
Голос Дарри выдернул её из раздумий.
— Так ведь нет ещё полнолуния! Как такое возможно? — стукнул он кружкой по столу.
Мужчины ужинали и спорили, обсуждая сегодняшнее событие. И потому, как капитан ходил вдоль стола, ставя время от времени ногу на лавку и нависая над своими людьми, и задавал вопросы, видно было, что он очень расстроен и зол.
— Может, этот поганец и не один? — задумчиво ответил Ард.
— Старуха сказала один.
— Ты кому веришь, капитан, таврачьей бабке? — вступился Бёртон, вымакивая куском лепёшки остатки похлёбки. — Да той враницу пустить, что с горы катиться, да ещё когда ей платят! А ты бы её за жабры-то взял, да поглубже, так она тут же и пошла бы враспять. Сказала бы, что и зверь не один и является раз в три дня. И что медведи по небу летают.
— Думаешь, соврала? Но… зачем?
— Любой таврак соврёт — недорого возьмёт. А уж когда видит монету, всё едино скажет то, что ты хочешь услышать. Такое уж они подлое отродье. Да и ты вспомни, капитан, как по-первости упырь-то этот, почитай, по пять раз за месяц появлялся. И в основном головы отрывал, а уж опосля стал только в полнолуние ушкырничать да на части рвать, — Бёртон подцепил ложкой огромный осклизлый груздь и, вонзив в него нож, отправил его в рот. — Может это он опять за старое взялся?
— А как ты вот это объяснишь? — Дарри зло ткнул пальцами в лежавшие на столе пяльцы с вышивкой. — С какого это рожна он нам стал знаки посылать?
— Ну, это ты нам, капитан, объясни, — воскликнул Тальд, — до этого мы ловили его, как бешеную собаку, которая не ведает, что творит. Собака и есть собака. А теперь, погляди-ка, собака нашей барышне весточки шлёт! И за каким гнусом она
— Ты это, следи за помелом-то, — шикнул Бёртон, — неча орать на всю округу, чай не на ярмарке.
Дальше голоса стали тише, и сколько Кайя не вслушивалась, не смогла понять, о чём они говорят. Тихонько вернулась в команту и легла, пытаясь заснуть. Но слова о том, что Зверь приходил по её душу, так засели в голове, что сон не шёл.
Ночью было тихо. Так тихо, что слышно даже, как под полом скребётся мышь и пищит комар, путаясь в складках балдахина. И Кайя временами проваливалась в короткий тревожный сон, но тут же просыпалась, глядя, как медленно тает свеча на полке. Скоро совсем потухнет, а с темнотой придёт и кошмар. Глаза с красными зрачками, что смотрели на неё из тумана…
Она встала с кровати, натянула на себя платье и, взяв огарок, вышла из комнаты — найти ещё свечей. Прямо за дверью наступила на что-то мягкое, лежащее на полу, отскочила, уронив свечу, которая тут же потухла. Взвизгнула бы, но страх перехватил горло. Зацепилась рукой за невесть откуда взявшуюся саблю, и та с грохотом упала на пол.
— Миледи! Вашу же… так! Раздавите же! — послышался из темноты возглас Дарри.
— Капитан? — раздался снизу голос Бёртона. — Это вы?
— Я, кто же ещё!
— Простите! Что вы здесь делаете, на полу? Под моей дверью? — спросила Кайя шёпотом, радуясь, что не завизжала в голос и не разбудила всех.
— Вас охраняю! А вам зачем понадобилось выходить посреди ночи? Говорил же — заприте дверь и не выходите!
— Я… я хотела сходить за свечами, — виноватым тоном произнесла Кайя.
В темноте понемногу глаза привыкли, внизу в печи догорал огонь, отбрасывая на стену и лестницу багровые тени. Дарри прислонился к перилам, стащил с себя одеяло, которым был укрыт, и потёр лоб.
— А… можно я посижу тут, с вами?
— Тут? На полу? Зачем? — удивился капитан. — Я принесу сейчас свечи, и вы пойдёте спать или, если хотите, спустимся вниз… если вам надо.
— Не беспокойтесь, я просто тут посижу, недолго.
Кайя присела рядом, поджала колени к подбородку и, натянув платье на ноги, завернулась в одеяло. Леди так сидеть не полагалось, особенно при мужчинах, и Настоятельница бы высекла за такое, но было темно, а Настоятельница теперь далеко, так что все это не имело значения.
— Зачем вам свечи понадобились посреди ночи? Чего не спите? — голос капитана смягчился.
— Я не могу спать одна, — произнесла Кайя, а Дарри в ответ только хмыкнул, и она смутилась, радуясь, что в темноте этого не видно, — простите, я, кажется, глупость сказала. Просто в Обители все девушки ночуют в одной большой спальне, а тут темно, тихо и я совсем одна. Я с детства не ночевала одна. Не могу заснуть. А вы чего спите прямо на полу? Вы же сказали, что никто не заберётся сюда.
— Я, как лошадь, могу и стоя спать, — ответил Дарри с усмешкой в голосе, — а тут так, на всякий случай, мало ли что.