Ледяной клинок

Казаков Дмитрий Львович

Они подъехали к воротам. Один из стражников, самый дородный, откашлялся и подошел ближе. Стал виден герб на тунике – на красном поле золотой медведь с черной алебардой в руке и того же цвета короной на голове.

– День добрый, мессана и мессен, – проговорил стражник. – Зело рад приветствовать вас при въезде в славный герцогский город Гюнхен. Соблаговолите всенепременно заплатить пошлину.

Олен только глазами захлопал, удивляясь, что его поименовали мессеном, а Саттия поинтересовалась:

– Сколько?

– По ливру с человека.

– А

в геденских серебряных грошах сколько?

– Один с двоих, попомните мою доброту, – стражник вздохнул так сокрушенно, будто только что отдал в залог жену и детей.

Девушка полезла в кошелек на поясе, вытащила оттуда две серебряные монеты и сказала:

– Получишь обе, если скажешь, где живет ваш маг.

На круглом лице стражника отразилась неуверенность. Он оглянулся, но прочие стражи ворот, занятые игрой в кости, не обратили на затруднения товарища никакого внимания.

– Э… ну, видят боги… – страх боролся в душе стражника с алчностью и безнадежно проигрывал. – Он… ну… в Старом городе. На той стороне реки. Улица Медников, а там спросите.

– Спасибо, – Саттия улыбнулась, монеты из ее руки упали на широкую мозолистую ладонь стражника и тут же скрылись в кулаке.

Бок о бок путешественники проехали через ворота и оказались в пределах Гюнхена.

По сравнению с Танненгом или Геденом столица герцогства выглядела не такой многолюдной. Не завывали нищие, не орали, приставая к прохожим, бродячие торговцы. Улицы казались пустынными, дверь каменных домов в два или три этажа – запертыми, окна закрывали занавески. Не было видно бродячих патриусов с кружками, собирающих подаяние.

– Как тихо, – удивился Олен.

– Это окраина, – хмыкнула Саттия, убирая со лба выбившуюся прядь. – Весь шум в центре, на Ратушной площади, на рынке. Вот там у тебя заболят уши, и возникнет желание купить воску, чтобы их заткнуть.

Они проехали через круглую площадь. Оглядели храм, судя по изображению паука на фасаде, принадлежащий Слатебе, богине ремесел. Миновали улицу красильщиков, где от резкой вони чесалось в носу и слезились глаза. Выбрались в квартал, сплошь занятый лавками.

Тут было шумно и людно. Зазывалы драли глотки, расхваливая «несравненные ткани из Тердумеи», «благовония прямо из Мероэ» и «Клинки, выкованные в кузницах Андалии». Покупатели деловито осматривали товар, разложенный на выставленных на улицу столах. Мелькали приземистые фигуры гномов, слышалась их речь, жесткая, лающая. Встречались обитатели гор и среди торговцев, они продавали инструменты и оружие.

Проезжая мимо лавки горшечника, Олен услышал, как смуглый коротышка с заплетенной в косички рыжей бородой отсчитывает монеты:

– Этт, тва, трэ, фюра, фэм…

– Откуда тут столько гномов? – спросил Рендалл и придержал Кусаку, давая дорогу телеге с углем.

– Здесь до гор рукой подать, – Саттия кивнула на север, где в обманчивой близости синели вершины. – Вот многие и выбираются сюда. Хотя дома строят так, чтобы напоминали о

родине.

Высокие, в три этажа здания, возведенные из необработанных каменных глыб, попадались и раньше, но Олен особо не вглядывался в них, считая обычными складами. Окон у этих сооружений не имелось вовсе, а дверь была низкой и узкой, маленькой для человека.

– Изнутри это и в самом деле должно напоминать пещеру, – сказал он, рассматривая бугристую серую стену.

– Я слышала, что гном, долгое время живущий под открытым небом, заболевает. Хотя это, наверное, сказки.

Они объехали назойливого торговца, продающего «ковры прямо из Серебряной империи», и оказались на перекрестке. Открылся вид на место слияния двух рек, и Олен почувствовал, как у него захватывает дух.

Лана, воды которой отливали желтизной, принимала в себя серебристый Хен. На остром мысу, разделяющем реки, поднимался замок, и бежевые стены его отражались в волнах. Один мост, широкий, украшенный статуями, через Лану вел от укреплений к расположенному на другом берегу Старому городу, второй, поуже, с разводной средней частью, через Хен – к тому району Гюнхена, где находились Саттия и Олен.

Левее, ниже по течению потолстевшей Ланы виднелся еще один мост, застроенный домами, как самая обычная улица.

– Нам туда, – сказала девушка. – Правда, красиво?

– Клянусь Селитой… – только и смог ответить Олен.

По узкой и кривой улочке, где пахло тиной, спустились к реке. Проехали мимо большой мельницы, колесо которой вращалось с неприятным скрипом. Затем копыта зацокали по камню моста, потянулись занимающие его лавки, сплошь принадлежащие ювелирам.

– Помню, тут отец купил мне золотую брошку, – вздохнула Саттия, глаза ее затуманились. – Кажется, что это было сто лет назад…

– А на самом деле? – поинтересовался Олен, но ответа не дождался. Девушка надула губы и отвернулась.

За мостом уткнулись в ратушу – с башней колокольни и большими механическими часами над входом. Олен разглядел на них символы лунных фаз и тринадцати созвездий, составляющих Звездное Колесо. Заметил, как дернулась черная стрелка, переползая с одного деления на другое.

Тут пришлось остановиться, чтобы узнать дорогу к улице Медников. Спрошенный горожанин замахал руками, принялся брызгать слюной и энтузиазмом.

– Лучше бы он сказал меньше, но все по делу, – пробормотала Саттия, когда обитатель Гюнхена удалился. – Одно я поняла, что нам нужно прямо по этой улице в сторону вон той башни. Как он ее назвал?

– Хлебная. В ней что, зерно хранят?

– Может и так, – девушка пожала плечами, и они поехали дальше.

Оставили позади еще один храм, с белым аистом Анхила на фасаде и, поплутав немного, выбрались на улицу Медников. Оказалась она такой, как описал болтливый гюнхенец – длинной, прямой и дальним концом выходящей к городской стене. Проехали с десяток шагов, и тут навстречу попался розовощекий молодец в скромном ремизе слуги.