Ледяные небеса

Бонне Мирко

И разве теперь нам не приходится копаться в отбросах, которых чураются даже собаки и кошка, и ждать день и ночь, что льдина, на которой стоит лагерь, расколется и мы рухнем в море, а лед сомкнётся над нашими головами? Вот если бы мы сидели за коньяком с сигарами в хижине в бухте Вакселя и ждали возвращения триумфаторов после завершения пешего перехода через Антарктику… вот тогда было бы возможно поговорить с Джоном Винсентом и убедить его в ценности этой книжонки.

Желто-красная книжка в моих руках похожа на апельсин. Несколько недель она пролежала во льду, и еще столько же я носил ее у сердца рядом с рыбкой, чтобы она оттаяла

и просохла. Кем был он, Джаггинс, корабельный юнга Джона Баллени, известно лишь его внуку, мне, моему другу Бэйки и этой книге. Я бросаю ее в воду, и она тонет в мгновение ока.

Бэйквелл прав: почему я должен заботиться о мертвых — самим бы остаться в живых. Мы можем замерзнуть насмерть, умереть с голоду или утонуть — с каждым днем смерть все ближе. Мы верили изо всех сил, что сможем выжить, со временем приходится признать, что уже много месяцев мы попросту оттягиваем смерть. Уже начало апреля. Вот-вот наступит следующая зима. Мы еще видим пролетающих качурок и поморников — верный знак, что чистая вода недалеко. По ночам мы слышим, как проламывают льдины киты, чтобы вдохнуть воздуха. Но тюлени уже уплыли на север, в другие широты. Наши запасы почти иссякли. Почти не осталось жира, из-за этого мы не можем топить печки и вынуждены есть остатки тюленьего и пингвиньего мяса сырыми, частью испорченными, частью замерзшими. У них такой противный вкус! От этого чувствуешь унижение: голод только усиливается, и еще сильнее усиливается страх обессилеть и не суметь забраться в шлюпку, если льдина начнет ломаться. Мы были в жутком отчаянии из-за страха и голода, мы не выдумывали больше рецептов, не было больше игр у сэра Эрнеста Шеклтона. За все эти месяцы, за все время на корабле и в обоих лагерях из ящика с припасами не пропало ни кусочка шоколада. Но когда раскололась льдина и мы все оказались на крошечном обломке льда, у нас уже не было сил, чтобы играть на нем в футбол, вот тогда однажды утром из ящика, где Грин хранил еду, исчез последний кусок мяса. Крики и ругань Уайлда не помогли узнать, кто вор, — мы все выглядели одинаково — грустные, испуганные и голодные.

Уайлд пристрелил последнюю собаку. После долгих колебаний Макниш выдал, где он прячет кошку. Уайлд пристрелил и ее тоже. С этого момента наш дневной рацион состоит из двухсот граммов вяленого собачьего мяса, трех кусочков сахара, одного печенья и полустакана растворенного в воде сухого молока. Больше воды не полагалось. Ее берегли для плавания на шлюпках, поэтому она находилась под охраной. Кто хочет пить, набирает в банку из-под табака лед и берет ее с собой на ночь в спальный мешок, где лед тает под действием тепла тела. За ночь получается столовая ложка воды.

Время легких перепалок прошло. Теперь ссорятся в открытую, зло и непримиримо. Джимми Джеймса обвиняют в неблагодарности, Орд-Лиса — в скупости. Однажды вечером он упал, обессилев, потому что отложил половину своего ежедневного рациона на вечер. Винсент, Стивенсон и Макниш оставили его лежать на снегу. В тот же день Шеклтон лишил Винсента ранга боцмана и понизил его до простого матроса.

— Они обзывают меня жидом, — говорит по вечерам Орд-Лис, — и Уайлд этому потакает.

Утром после дождливой ночи шлюпки наполовину просели в размокшей льдине. Макниш отказывается помочь вытянуть «Джеймса Кэрда» на твердый лед.

— Что там случилось? — кричит Шеклтон с «Дадли Докера». Через несколько секунд он уже около нашей главной шлюпки.

Уорсли

докладывает:

— Макниш думает…

Шеклтон перебивает его, что происходит впервые:

— Прикажите вашим людям приступить к работе, капитан. И побыстрее, это приказ!

Макниш не двигается с места. Единственное светлое пятно на его лице — это белки глаз, которые не отрываясь смотрят на Сэра.

Он говорит:

— Вы не имеете на это полномочий.

Шеклтон:

— Не говорите со мной о моих полномочиях! Кто уполномочил вас оставлять здесь замерзать двадцать человек? Вы имеете полномочия рисковать жизнями этих людей или все-таки соизволите сообщить нам, что вы думаете?

Макниш:

— Я думаю, что лодка разломится.

Снова Шеклтон:

— Какое мне дело до этой чертовой лодки! Я должен думать об этих чертовых людях и том, как сохранить им жизнь! Я несу ответственность за это.

— Ха, я сам за себя несу ответственность, — говорит Макниш, — и это значит, что мне наплевать, если какой-то ублюдок, который втыкает флажки в снег, хочет диктовать, что мне делать.

Винсент обходит лодку и, утопая в рыхлом льду, встает рядом с плотником.

— Нет корабля — нет договора о найме команды. Что вы приказываете — нас не волнует.

Шеклтон подходит к обоим. Он останавливается, лишь когда они расступаются, и набрасывается на них:

— Я начальник этой экспедиции! Ваш договор заключен не с чертовым кораблем, а со мной. Делайте, что вам говорят, и я позабочусь, чтобы вы остались живы. Если же вы будете и впредь ставить под угрозу жизни людей, я пристрелю вас на месте.

Но бывало и по-другому. В палатке поругались сначала Ма-клин и Кларк, затем к ним присоединились Орд-Лис и Уорсли, в результате падает стакан с молоком, принадлежащий Гринстриту. Тот взвивается и обвиняет Кларка, Кларк протестует, высокий Гринстрит орет на него.

Мы стоим там, лохматые и бородатые, и смотрим на пятно, которое оставило на снегу молоко. Кларк первым отливает немного молока из своего стакана в стакан Гринстрита, мы молча следуем его примеру.

Принц пытается воспользоваться тем, что атмосфера разрядилась. Он хочет взять в лодку как можно больше своих фотонегативов.

Сэр Эрнест хочет знать точно, сколько снимков Хёрли смог забрать с «Эндьюранса».

— Пятьсот, сэр, пять ящиков.

— Отлично, может быть, мы возьмем с собой сто, — говорит Шеклтон.

Хёрли:

— Этого не хватит, сэр. Двести. И вы выбираете.

Шеклтон ловит стаканом снежинки.

— Будет не меньше, вот увидите, — говорит он. Затем заглядывает в стакан, пригубливает молоко. — Скажем, сто пятьдесят, мы выбираем вместе, и я пишу официальную бумагу о том, что в случае моей смерти все права переходят к вам.

Хёрли, улыбаясь, соглашается.

Шеклтон говорит:

— Но вы кое-чего не заметили. У меня нет ни малейших намерений умирать.

Часть четвертая

Безымянные горы

Три лодки

Утром девятого апреля, то есть на четыреста сорок первый день после того, как наш корабль был зажат льдами, и через шестнадцать месяцев после отплытия с острова Южная Георгия, наблюдатель на вышке увидел землю. На северо-западе, примерно в ста километрах мы отчетливо видим торчащие из льда и воды серые вершины. Нас несет прямо на них.