Легенда о черном алмазе

Северов Петр Федорович

Так, размышляя о жизни, Емелька и коротал время в дозоре. А между тем в доме тетки Феклы происходило что-то непонятное: резко открылась и захлопнулась входная дверь; потом вроде бы донесся крик, и стекла второго от крыльца окна со звоном вылетели из рамы. Они словно бы выплеснулись наружу - значит, кто-то очень сильно ударил в раму изнутри…

Прошло еще около часа, и у калитки появился сутулый старик в поношенной фуфайке, в кургузой кепчонке и с длинным посохом в руке. Емелька смотрел на него удивленно: откуда выскользнул этот старик? Может, со двора? Но из переулка во двор никто не входил…

«Странный у гадалки дом»,- подумал Емелька. Кто-то вон выбил стекла второго

окна… Что там произошло, за окном? Неужели хозяйка не заметила нанесенного урона? А старик?.. Сначала, выйдя из калитки, он с заметным усилием передвигал ноги, но, оглянувшись по сторонам, как будто встряхнулся, стал шире в плечах и быстро, легко зашагал вдоль переулка.

В полдень, когда изрядно прозябший Пугач решил оставить свой наблюдательный пункт, в Кривом переулке опять объявился прохожий. Емелька узнал его издали: это был инвалид войны, часовой мастер Проша Зайчиков. Человек общительный и радушный, он очень любил поговорить. В городке иные даже называли его Проша-радио: он всегда был в курсе всех событий района и области, знал последние сводки с фронта и охотно делился новостями с каждым. Емельяну нравилось, что Зайчиков не разделял своих собеседников на взрослых, юношей, подростков и малышню - с каждым держался приветливо и серьезно. Вот и теперь, узнав Емельку, он прокричал вместо приветствия:

–  Наши вышли на озеро Балатон!
– Затем, приближаясь, объявил:-Такие дела, приятель, что почтальон Герасим заболел, а почта не может бездействовать, и я временно стал почтальоном.

Они крепко пожали друг другу руки, и, не переводя дыхания, Зайчиков спросил:

–  А ты знаешь, парень, что это за озеро - Балатон?.. Громадина, прямо-таки море! Кругом знаменитые курорты, и рыбы всякой там - щуки, леща, карпа, сома - тьма!.. Ну, фашистам, понятно, лакомого куска жалко, а ничего не поделаешь: придется обходиться без ухи.

–  Новость очень приятная,- сказал Емелька, почтительно касаясь потертой клеенчатой сумки.- Куда это вы, дяденька Проша, направляетесь? Может, тетка Фекла стала гадать и по почте?

Проша-радио засмеялся:

–  Всякое бывает!.. А поскольку марка оплачена и приклеена, мое дело малое - доставить письмо. Л вообще, парень, ты прав: как-то сумрачно в этой усадьбе…

Они подошли к невысокому крыльцу, и Прохор осторожно постучал изогнутой ручкой палки в дверь. Никто не откликнулся. Они подождали немного, и, аккуратно ступая меж битых осколков стекла, почтальон заглянул в окно, негромко позвал хозяйку. Снова молчание.

Тогда Емелька шагнул через ступеньки и тронул щеколду. Дверь, скрипнув, открылась. Он заглянул в прихожую, позвал погромче:

–  Тетушка Фекла, письмо…

Тишина.

–  Разве войти в дом?
– нерешительно предложил Прохор.

Емеля взял Зайчикова под локоть и помог подняться на крыльцо. Прохор шел охотно и, миновав прихожую, остановился:

–  Дальше ни шагу, поскольку хозяйки нету… О, а это что? Вроде бы разбитый цветочник на полу? Придется тебе, мальчонка, бежать прямиком к Василию Ивановичу.

Емелька уже успел рассмотреть на полу осколки глиняного цветочного горшка и присыпанные землей листья калачика.

–  Но что я скажу Василию Ивановичу? Мы ведь ничего не знаем. Скажу, что видел разбитый горшок?

Тяжело вздохнув, Прохор согласился:

–  Действительно, похоже на ЧП… Однако до чего же это неприятно - входить в чужой дом, озираться, прислушиваться, вроде бы опасаться. Давай-ка уходить, а то непрошеных гостей могут кочережкой проводить!

Емелька шагнул в коридор, затем в следующую комнату - она располагалась особняком, окно выходило на другую сторону дома, в сад. Здесь, по-видимому,

и жил квартирант: на столе чернела большая чугунная пепельница, а на ней лежала курительная трубка. Еще Емелька заметил на стене, на цепочке, большие, жарко блестевшие карманные часы. Было слышно, как они тикали, четко и напряженно.

Уже оставляя комнату квартиранта, Пугач обратил внимание на громоздкий старинный шифоньер. Его дверца была приоткрыта, и он открыл ее пошире, заглянул. Снова ничего подозрительного: на «плечиках» висел большой, стального цвета костюм, на полке виднелась серая шляпа, а внизу лежал какой-то бумажный сверток. Емелька приподнял его, развернул… В свертке оказались большие, грубой работы, несуразного вида ботинки.

И тут Емельке почудился смутный шорох, словно бы кто-то подкрадывался к дверям. Он вздрогнул, но не от страха, а от мысли, что кто-то застанет их за неприглядным занятием - осмотром чужой квартиры, да еще без ведома ее жильцов! Парень положил сверток на место, прикрыл шифоньер и шагнул к двери, но тут же отпрянул в сторону. Прямо перед ним, загораживая выход, сидел огромный черный кот, в полутьме квартиры его большие зеленые глаза светились холодными огнями.

Ощущая под сердцем скользкую льдинку, Емелька поднял ногу повыше, переступил через кота, быстро проскользнул коридором и вышел на крыльцо. Проша Зайчиков уже пристраивал конверт под нераскрытой половинкой входных дверей.

Прохор заторопился по своим почтальонским делам, а Емелька, проводив его за калитку, присел в чьем-то пустынном садике на скамью и задумался. Что же он доложит Василию Ивановичу?

И тут ему припомнились… ботинки. Неуклюжие, тупорылые мокроступы в шифоньере Квартиранта!.. Разве ботаник носит такую огромную обувь? Зачем он хранит ее в отдельном свертке? Видимо, нужно, если хранит… А нет ли на подошвах тех утюгов-ботинок поперечных шипов? Ведь на кургане Высоком, на свежеразрытой земле, след огромного ботинка пересекали поперечные вмятины от шипов. На берегу реки, в камышах, на сизом и густом пласте ила тот памятный след повторялся… Как же могло такое случиться с Емельяном Пугачем, что он даже не взглянул на Подошвы ботинок удивительного размера?..

Теперь он твердо знал, что вернется. Риск?.. Ну и что, находиться у края тайны и ничего не узнать?

В усадьбе тетки Феклы было по-прежнему безлюдно и тихо. Но едва он возвратился, приподнялся на цыпочках у окна и, не дыша, заглянул в полутемную комнату, как с подоконника в лицо ему блеснули два живых зеленых огня, холодных и яростных. Черный кот шумно метнулся с подоконника и громко, жалобно замяукал. Он словно бы звал кого-то, исходя звериной тоской.

И тут Емеле припомнилась бойкая поговорка Анки: отвага мед пьет! Наверное, поэтому в дом он вошел спокойно. В случае встречи с хозяйкой скажет ей все как есть: что Василий Иванович, мол, беспокоился о ней, все ли у нее благополучно… Ну, а если встретится квартирант?.. Тогда… тогда придется понадеяться на ноги!

Вот кухня: шкафчик, буфет, столик, посуда, керосиновая лампа с закопченным стеклом. Пол застлан старым вытоптанным ковром, угол которого почему-то заломлен… Ничего, впрочем, особенного: кто-то споткнулся о ковер, завернул угол и не заметил… Тут Емелька ругнул себя: время ли заниматься разглядыванием старой тряпки, когда каждая секунда на счету, когда нужно проскользнуть в комнату квартиранта, приоткрыть дверцу шифоньера и взглянуть на подошвы тех несуразных ботинок?

Ну что за надоеда этот черный кот! Опять появился в прихожей, прыгнул Емельке под ноги, страшный, взъерошенный. Чтобы прогнать его, парень топнул ногой о пол, и кот исчез в мгновенье.