Легенда о флаге

Стрехнин Юрий Федорович

Но вот ноги почувствовали дно. Закоченевшие, без бушлатов — когда плыли, Трында сбросил и свой — выбрались на противоположный берег.

— Бегом! — скомандовал Иванов. — А то застынем!

Остановились уже далеко от берега, на лугу. Влажная обмундировка стала теплой. Выжали воду, переобулись. И только тогда снова почувствовали озноб — холодна осенняя ночь.

— Теперь нас проберет, — поежился Иванов. — Одна бескозырка не согреет.

— И оружия никакого…

— Да, не повоюешь. Ты, Василь, и наушники утопил? Как же без них? Не примут

тебя в радисты обратно.

— Ой, Вань, не шуткуй! Что будем делать одни, без наших, безо всего?

Постояли, размышляя.

Нет, они не рассчитывали, что их будут ждать, и не были в обиде: всеми нельзя рисковать ради двух, а немцы, может быть, ищут уже и по эту сторону речки. Но, чтобы догнать товарищей, надо идти их путем.

Как определить направление на восток, если нет компаса, в затянутом тучами небе не видно звезд? Пошли наугад…

Торопливо пересекли сырой, кочковатый луг, какой-то лесок… На ходу прислушивались, надеялись: может быть, впереди — голоса, может быть — шаги? Ведь от фермы уходит более двухсот человек. Но молчала ночь…

Разгоряченные, задыхаясь от поспешной ходьбы, остановились перевести дух в темном поле. Нет, не догнать.

Где же вы, товарищи?..

ТЫСЯЧА КИЛОМЕТРОВ РИСКА

В конце марта сорок второго года под Севастополем, когда там стояло временное затишье, на северном участке нашей обороны по берегу речки Бельбек, где держала позиции одна из частей морской пехоты, случилось неожиданное происшествие. В середине ночи командиру части позвонили с переднего края и доложили, что задержаны двое неизвестных, пробиравшихся со стороны противника. Командир приказал доставить их к нему.

Вскоре в блиндаж командира матросы с винтовками ввели двоих. Один из них, повыше, был одет в потертую, измятую черную шинель железнодорожника. Другой, щуплый, чернявый, с оттопыренными ушами, в ватник. Головы обоих были обнажены, кудлатились давно не стриженные волосы. По изрядно заросшим лицам трудно было определить их возраст, но осанка говорила о том, что они молоды.

— Пойманные шпионы доставлены! — доложил старший из конвоиров.

— Не пойманные, и не шпионы! — с обидой заявил чернявый, тот, что в ватнике. — Мы сами пришли!

Но второй, в шинели, стоял спокойно.

— Вот, документы у них отобраны! — Конвоир протянул командиру две покоробленные книжечки с якорями на серых обложках.

— Не отобраны! Сами предъявили! — снова с горячностью поправил чернявый.

— Помолчите пока! — строго глянул командир. — Разберемся.

Взяв книжечки, командир стал их разглядывать. Краснофлотские книжки по всей форме, выданные еще до войны. Правда, записи трудновато прочесть: похоже, документы побывали в воде, чернила расплылись…

— Вот еще у них взято! — Конвоир положил

на стол две черные ленты. При неярком свете коптилки, стоявшей на столе, тускло блеснуло на лентах золото букв.

— Не взято, а сами показали! — рванулся к столу чернявый.

Но товарищ удержал его, положив руку ему на плечо. Этот человек в железнодорожной шинели, видно, умел владеть собой.

Что это за люди? Командир не знал, верить или нет. Краснофлотские книжки, ленточки от бескозырок — еще не доказательство. Бывали случаи, когда фашистские лазутчики пытались проникнуть в Севастополь с безупречными на вид документами — сфабрикованными либо взятыми у пленных или убитых. Биографии лазутчиков, придуманные для них в фашистской разведке, выглядели правдоподобными. Всячески рядится враг. Может, и эти двое тоже ряженые?

— Фамилия? — спросил командир высокого, в шинели.

— Старший матрос Иванов.

Командир посмотрел в две краснофлотские книжки, лежавшие перед ним, выбрал нужную:

— Иван Семенович, год рождения девятьсот двадцатый? Из города Златоуста? Где это такой город?

— На Урале.

— Где служил?

— На Днепровской. Дивизион бронекатеров…

— Так и записано… Беспартийный?

— Комсомолец.

— А где комсомольский билет?

— Разрешите?

Человек в шинели расстегнул ее, засунул руки куда-то под одежду, долго шарил там, вытащил книжечку с ленинским силуэтом.

— Вот.

— Далеконько прятал.

— А чтоб не пропал.

Командир внимательно вглядывался в фотографию на комсомольском билете. Она тоже была, видать, тронута в свое время водой: потрескалась, чуть обшелушилась. Да если бы даже и сохранилась нетронутой… Как непохож был изображенный на ней круглолицый парнишка в рубашке с распахнутым воротом — наверное, в комсомол вступал еще до призыва — на того, что сейчас стоял перед командиром — небритый, с усталым лицом немало испытавшего человека.

— Да что нас проверять! — нарушил раздумье командира второй, пониже ростом, все время порывавшийся что-то сказать. — Мы ж с Черноморского. — Он не утерпел, порывисто шагнул с места. — Мы в Севастополь шли! Сколько месяцев, сквозь все немецкие тылы! Разрешите доложить, я — старший матрос Трында. А это — корешок мой. С тридцать восьмого служим. Можете проверить! У нас в Севастополе полно, с кем служили. И с учебного отряда, и с кораблей… Мы вам фамилии назовем. И командиры подтвердят. Наведите справки!

— Наведем, — пообещал командир. Не сказал того, что подумал: «Если даже и так, много ли ваших дружков уцелело?»

Сначала он хотел только взглянуть на задержанных и сразу же отправить их на проверку, как это всегда делалось в подобных случаях. Но что-то заинтересовало его в этих людях. Уж больно прям и открыт их взгляд… Командир давно служил и воевал, знавал многих людей, их судьбы и не однажды убедился в справедливости изречения, что глаза — зеркало души. Опыт подсказывал ему, что в данном случае это зеркало вряд ли обманывает.