Легенда о флаге
Шрифт:
Старик живчиком, как он делал все, выкатился из хаты. А нежданные гости ретиво взялись за ложки.
Теперь уже было не до разговоров. Дружно ходили ложки, быстро опустошались миски с борщом. Расправившись с ним, взялись за молоко. Буханка таяла прямо на глазах — от нее осталась уже небольшая краюха. От борща всем стало жарко, расстегнули бушлаты.
Иванов поднес ко рту кружку с молоком. Но глотнуть не успел — в его пальцах осталась только обломанная глиняная ручка. Это было так неожиданно, что на какую- то неисчислимо малую долю секунды он оцепенел. Но в следующее мгновенье выскочил из-за стола, припал
Что-то горячее плеснуло по щеке Иванова. Жирный запах борща: миску сбило! Под руку подвернулся ремень карабина. Схватил. А тело, словно бы действуя самостоятельно, уже несло его. Двери в сени. Вплотную — побледневшие, с расширенными глазами лица Шкаранды, Мансура, Василя, как отражение своего лица. Что делать?
Дверь из сеней на улицу была заперта, в ней странным узором светились аккуратные круглые дырочки. Ее только что прострочили из автомата.
Как обрубленная, упала тишина. Снаружи заговорили непонятные, чужие голоса, среди них выделялся один — резкий, требовательный:
— Виходит бийстро! Все четыре! Ваффен [12] , винтовка бросайт! Руки верк!
— На чердак! — подтолкнул Иванов замершего рядом Ерикеева.
Тот медвежевато, но резво протопал в угол сеней, где стояла лестница. Ерикеев с неожиданной для него легкостью прямо-таки взлетел по ней, за ним — Шкаранда, Трында. Пропуская товарищей, Иванов ухватился за перекладины лестницы последним, кинув ремень карабина на плечо. В момент, когда он, чуть не ударившись головой о каблук Трынды, вбросил свое тело в квадратную дыру чердачного лаза, внизу гулко бабахнуло. Наверное, в сени бросили гранату.
12
Оружие (нем.).
На чердаке было темно, пахло дымом. Над головами, там, где плотная соломенная кровля, потрескивало, шуршало.
Товарищи подхватили Иванова, оттянули от лаза.
— Быстрей! — услышал он хрип Шкаранды. Его раскосмаченные черные волосы падали на лоб, закрывали глаза. Отмахнув их, Шкаранда крикнул: — Хана, если не успеем! — и, надернув на лоб козырек фуражки, нагнув голову, бросился в дым, куда-то под низ кровли.
Иванов понял: единственный шанс — проломить соломенную крышу, пока не вспыхнула, спрыгнуть вниз.
Задыхаясь в дыму, который заполнил уже весь чердак, они, сталкиваясь руками, бешено орудовали, спеша хоть немного, в одном месте, раздвинуть жерди, на которых держалась кровля. А жерди, как назло, не поддавались — видно, крепко ладил хозяин когда-то крышу. Дым грыз изнутри горло, не давал дышать, темнил все в глазах. Он валил уже и снизу, из сеней, в отверстие лаза.
Наконец одна из жердей подалась…
С шумом выдохнув едкий продымленный воздух, Иванов стволом карабина несколько раз ударил в слежавшуюся, тугую солому. Она уже горела снаружи, его руки жестким жарким языком прихватывал огонь. «Сгорим!» В лицо полыхнуло невыносимым жаром, он зажмурился. Кто-то рядом хватанул сапогом в кровлю. Роем метнулись красные искры. Пробиться!
Упал на что-то упругое, жаркое. Бросился прочь, не разбирая куда, плохо видя воспаленными от жара глазами. Он бежал, а дым оставался с ним. «Горю! Горю!» По лицу хлестнуло веткой. «А где же ребята?» — оглянулся на бегу. Кругом был орешник, справа и впереди метались ветки — кто-то бежит… Окликнул:
— Ребята! Ребята!
Ему отозвался хриплый, задыхающийся голос Шкаранды. Рядом с главстаршиной бежал кто-то еще: Мансур!
— А Василь? — крикнул, догоняя, Иванов.
— Он после тебя прыгал! — ответил Шкаранда.
Под ногами зачавкало. Высокие раскидистые кусты орешника стеной смыкались вокруг.
Остановились, послушали. Похоже, погони нет. Там, где осталась хата, пучились густые, крупные клубы пепельно-серого дыма. Он валил больше вширь, чем ввысь, небо с низко нависшими, потемневшими облаками словно придавливало его.
Но где же Василь?
— Подождем! — предложил Иванов. — Кроме как сюда, некуда ему податься. В деревню не побежит.
Стояли молча, прислушивались: не прошуршат ли кусты? Шкаранда расстегнул бушлат, весь в рыжих подпалинах, озабоченно пощупал у себя под форменкой.
— Цел флаг? — спросил Иванов.
— Цел. — Шкаранда застегнулся.
И снова воцарилось молчание… Василь, Василь! Где же ты?
— Бушлат твой горит! — показал Шкаранда.
— А, где?.. — Иванов хлопнул ладонью по рукаву: на локте сукно тлело.
— Землей потри! — посоветовал Шкаранда. — Я так тушил.
Нагнувшись, Иванов запустил пальцы в холодную, вязкую почву и, выдрав оттуда ком перемешанной с корешками и травинками земли, стал натирать ею места на одежде, где тлело. И только сейчас обратил внимание на го, как выглядят его товарищи. У Шкаранды его драгоценная фуражка отсутствовала, черные волосы, крепко припаленные, казались рыжеватыми, а с правой стороны почти до корней сгорели, отчего голова казалась еще круглее. Огонь начисто смахнул и широкие темные брови Шкаранды, и глаза его теперь казались еще более выпуклыми, большой ожог алел во всю щеку. Шкаранда водил по ней ладонью, меж пальцами проступали черные потеки грязи — он лечился единственно доступным сейчас способом.
Мансур Ерикеев пострадал меньше — огонь не затронул ни волос, ни бровей, но зато от его бескозырки уцелел только околыш, от верха остались лишь побуревшие клочья. Мансур был в одной фланелевке — охваченный огнем бушлат он сбросил, когда вывалился через крышу.
— Сам себе не верю, что цел остался. — Иванов оглядел себя и товарищей. — Видик! Чем на погорельцев не похожи?
— Личным оружием! — Шкаранда взглядом показал на автомат, висящий под рукой.
Иванов и Ерикеев тоже сумели сберечь свои карабины.
— Ну проявил ваш дружок инициативу — подхарчиться! — Шкаранда продолжал размазывать по щеке целительную грязь. — Ладно, что повезло нам. Солома от дождей сырая, дыму много. И хата самая крайняя. А то перещелкали б нас фрицы. Счастье, что не оцепили всю хату кругом. Может, их немного и было? И как это они нас нащупали? — все не мог успокоиться Шкаранда. — Не иначе — дед этот благолепный навел. У, старичок божий, попадись ты мне!
Шкаранда осторожно снял ребром ладони грязь с обожженной щеки: