Легенда о любви и красоте
Шрифт:
Десятник дворцовой стражи остановился посреди торгового ряда горшечников.
– Граф Урбино велел собрать красивых девиц, дабы они прислуживали за пиршественным столом во время турнира, - объявил он и, оглядевшись, добавил, указывая на Виолу: - Ты пойдешь с нами.
Так Виола снова оказалась в графском дворце. Раздосадованная таким поворотом дневных событий, рассеяно разнося огромные блюда среди столов, за которыми сидели бражничающие рыцари, она раздумывала, как бы половчее ускользнуть до того, как муж придет за ней в торговый ряд, и до того,
Хохот и слова "Вы только посмотрите, герцог, как она прилежна!" заставили Виолу внимательнее вглядеться в пирующих. Среди недавно вошедшей в пиршественную залу толпы богато одетых рыцарей, она узнала герцога Миланского, своего отца, Неаполитанского короля и стоящего чуть позади графа Урбино.
– Ваше величество, ваша светлость, - присела Виола в глубоком поклоне.
– Как поживает жена горшечника?
– осведомился король.
– Вашими молитвами, - не сдержавшись, съязвила Виола, но потом, справившись с собой, добавила: - Ваше величество, пощадите гордость достойного пожилого человека, ни в чем не виновного перед вами. Позвольте уединиться для беседы.
– Хорошо, - милостиво кивнул король и, обернувшись к графу Урбино, добавил: - Проведите нас в отдельные покои.
– К вашим услугам, ваше величество, - склонился тот.
Двое правителей уселись в кресла, чуть позади, стоя, разместились ближайшие советники и доверенные люди из свиты.
Виола стояла перед ними, одна, как на судилище, не испытывая, впрочем, от этого неудобства.
– Итак, что вы желаете сказать?
– обратился к ней король Рене.
– В первую очередь, позвольте мне обратиться к герцогу, ваше величество, - сказала Виола и после милостиво разрешившего кивка продолжила, повернувшись к отцу: - Ваша светлость, я прошу у вас прощения за все те огорчения, что причинила с младенческого возраста и по сей день.
Герцог Филиппо Мария ничего не ответил, лишь нервно поперхнулся, отводя взволнованные глаза. Отец постарел за прошедшее время, с сочувствием заметила Виола.
– Урок пошел ей на пользу, - с явным удовлетворением сказал король.
– Что же до вас, ваше величество, - повернувшись к нему, продолжила Виола: - то позвольте поблагодарить за оказавшийся столь поучительным и полезным урок. Только по-настоящему изощренный и мстительный ум сумел бы придумать и воплотить такой урок в ответ на нелестный отзыв молодой девицы.
На челе короля пролегла морщинка легкого недоумения.
– Но больше всего и искреннее всего я благодарна вам за то, что вы взяли на себя труд выбрать для меня лучшего и достойнейшего супруга. Уверенна, что никто кроме вас не справился бы столь блестяще с этой задачей.
– Опять шутите?
– нахмурился король.
– Отнюдь, ваше величество, - ответила Виола.
– Что ж, возможно, я и, правда, обошелся с вами с излишней суровостью, но мною двигало желание огранить красивейший из алмазов, сделав вашу душу столь же прекрасной, как ее внешняя оболочка. Теперь, когда я вижу, что старался не напрасно, я готов просить прощения и вашей руки.
– Моя душа едва ли отличается сейчас от той, что была дана мне при рождении. У меня лишь не было опыта, позволяющего
– Это легко уладить, - махнул рукой Неаполитанский король.
– На вашем месте, я бы не стала спешить с подобным утверждением. Мой брак состоялся, и подтверждение тому зреет сейчас в моем чреве.
– Что?
– изумлению короля не было пределов.
– Этот оборванец... он, что, взял вас силой?
– Ему не было нужды так поступать, - ответила Виола.
– Я искрошу его на мелкие кусочки, - сказал король, с трудом сдерживая гнев.
– Его уже достаточно искрошили, ваше величество. Оставьте мне то, что осталось. Не пытайтесь силой разрушить соединенное Господом.
Король смотрел на Виолу с раздраженным и раздосадованным видом человека, не знающего как поступить, не уронив своего достоинства. А она вдруг увидела перед собой одинокого, придавленного бременем собственного величия, разучившегося доверять кому-либо, уставшего мужчину. Виоле стало жаль его, как в последнее время было жаль всех, кто не познал чуда любви, не засыпал и не просыпался в объятиях любимого, не понимал, что именно в этом заключается смысл жизни и ее высшая награда.
– Вы еще можете быть счастливы, ваше величество. Я буду молиться о том, чтобы Бог послал вам любовь так же, как он подарил ее нам с мужем, - искренне сказала Виола.
Неаполитанский король пристально посмотрел на нее, рассерженный, и в то же время где-то в глубине души удовлетворенный, тем, что она посмела заглянуть так глубоко.
– Обидно, когда другие пожинают плоды, что ты сеял для себя, - с насмешливым сожалением сказал он.
– Чем подбирать остатки, я умываю руки.
В символическом жесте воздев руки, король встал и удалился. Его свита вышла следом за ним. В покоях остались лишь Виола, герцог Миланский и пара его доверенных советников.
– Дочь моя, - с трудом поднимаясь из кресла, произнес герцог Филиппо Мария. Разогнув спину при поддержке Виолы, он пристально посмотрел на нее и сказал, положив руку на ее голову: - Ты так похудела.
– У меня есть к вам просьба, батюшка, - ответила Виола и, смутившись, добавила: - Если мне дозволено ныне так вас называть.
– Я слушаю тебя, дитя мое, - глядя увлажнившимися глазами, ответил герцог.
– Если можете, отмените решение о нашем изгнании. Обещаю, мы не вернемся в Милан, дабы не порочить вас, а поселимся поблизости в каком-нибудь маленьком городке, где нас никто не знает.
– Так ты говорила всерьез?
– герцог, словно только сейчас понял, что события последнего часа не были розыгрышем или шуткой.
– Да, - подтвердила Виола.
– И про ребенка в твоем чреве?
– Да, - снова кивнула Виола.
– И если вы не сможете выполнить первую мою просьбу - Джанкарло может воспротивиться, я знаю - то выполните другую. Выплатите хотя бы двадцатую часть того приданного, что полагалось за мной, своему зятю, если не как мужу вашей дочери, то как человеку, сражавшемуся в рядах вашей армии.