Легенда о любви и красоте
Шрифт:
Она проснулась, когда уже было темно. Проснулась от холода. Виола потянулась за овечьей безрукавкой, чтобы укрыть замерзшие ноги, но не нашла ее. Обычно нищий, уходя, не забирал безрукавку. Виола, недоумевая, встала с постели. В такое время обычно он уже успевал вернуться и разжечь очаг. Тут она смутно вспомнила, что он что-то говорил вчера о том, что уйдет. Она слушала вполуха, занятая своими собственными, вернувшимися мыслями о том, ищут ли ее и если да, то почему до сих пор не нашли.
Виола попыталась припомнить, говорил ли нищий, когда вернется, но безрезультатно. Натолкнувшись в темноте
Ночью было холодно и тоскливо. Виола несколько раз просыпалась и подолгу не могла уснуть. Едва рассвело, она встала.
"Куда и зачем его понесло?" - в который раз с раздражением подумала Виола, увидев следы разгрома, который она учинила в темноте, натолкнувшись на поленницу дров.
Основательно продрогнув за ночь, Виола попыталась развести огонь в очаге. Но, с трудом найденные под завалом дров, огниво и трут в ее руках упорно не желали давать искру. Промучившись довольно долго, Виола в сердцах швырнула их оземь. Она доела лепешку с сыром и запила их остатками бульона, предварительно ложкой выловив замерзший светлой коркой жир.
Услышав стук копыт снаружи, Виола поднялась, собираясь подойти к двери и посмотреть, кто там, но ее опередили. Дверь открылась, и в лачугу вошел тот самый человек в суконном кафтане, что был здесь несколько дней назад.
– Где твой муж?
– спросил он.
– Ушел, - ответила Виола.
– Он подати платить собирается? Или ждет, когда я вышвырну вас вон отсюда, на мороз?
– Чтобы жить в такой конуре, нужно платить деньги?
– съязвила Виола.
– А что тебе подавай, может, графские покои?
– хохотнул сборщик податей.
– Герцогские, - не раздумывая, ответила Виола.
Сборщик расхохотался во все горло. Отсмеявшись, он окинул Виолу оценивающим взглядом с головы до ног и сказал:
– На счет графских покоев - это можно устроить, для такой красотки, - он подошел к ней и доверительно добавил: - Только сначала надо понравиться мне.
– Вы не граф, - высокомерно ответила Виола. Ей не нравились ни сборщик, ни этот разговор.
Посмеиваясь, сборщик ущипнул ее за щеку. Виола отпрянула.
– Я не граф, моя красавица, но именно я могу замолвить о тебе словечко графу.
– Не смейте ко мне прикасаться, - категорически заявила Виола.
– Ну-ну, - усмехнулся сборщик и двинулся к двери.
На пороге он еще раз пробежался глазами по телу Виолы и сказал:
– Подумай, молодка, как ты можешь помочь своему мужу и сделать приятное сборщику Томазо.
После ухода сборщика, Виола принялась ходить по лачуге, пытаясь одновременно согреться и собраться с мыслями.
Она вдруг вспомнила слова нищего о том, что он не сможет ее прокормить, и впервые задалась вопросом, откуда бралась пища, которую она ела все это время. Вопреки совету Неаполитанского короля, нищий не заставлял ее работать, он вообще не требовал от нее исполнения каких-либо супружеских обязанностей, и Виола воспринимала это как должное. Но
Она все надеялась, что явится кто-то и вызволит ее из этого кошмара, и лишь теперь спросила себя, как поступила бы сама на месте отца и брата. Стала бы она разыскивать простолюдинку, пусть даже та когда-то была сестрой (дочерью)? В глубине души Виола знала ответ - едва ли. Особенно, если учесть, что она сама виновата в своих несчастьях - она первая оскорбила приславшего ей, пусть и дрянные, но вполне безобидные вирши, Неаполитанского короля. Она не выполнила просьбу, нет, приказ отца - быть любезной с королем при встрече, дабы не усугублять положения. Так чего она ждет? Что отец и брат разыщут ее и привезут в Милан с колченогим мужем всем на потеху, как будто, им и без этого позора мало?
Виола стиснула кулаки и зубы. Ей нечего рассчитывать на помощь семьи. От осознания этого веяло холодом больше, чем из приоткрытых дверей лачуги. Виола встала и хорошенько закрыла дверь, готовясь уже второй вечер встретить в одиночестве и темноте. На ужин у нее оставалась только луковая похлебка, но она скорее умерла бы, чем стала ее есть.
Когда снаружи послышался медленно приближающийся скрип колес, сопровождаемый неровным глухим постукиванием, у Виолы словно камень с души упал. Она не встала, не вышла навстречу, но страх и тоска отступили.
Прислонив тележку к стене у входа в лачугу, нищий открыл дверь, и в слабом свете зимних сумерек осмотрелся. Виола словно только сейчас, заметила, что дрова валяются в беспорядке на полу. Ей не пришло в голову собрать их, и уж тем более, не пришло в голову, что нищему на его деревяшке сделать это будет куда труднее, чем ей. Она поняла это в тот момент, когда он, сделав шаг в сторону очага, нагнулся убрать с пути лежащие друг на друге поленья. Что-то похожее на стыд шевельнулось в ее душе, и Виола, поднявшись, тоже перекинула пару поленьев поближе к очагу.
Нищий зажег огонь в очаге, принес воды и поставил греться. Из дорожной котомки он достал хлеб, кусок вяленого мяса и пару яиц.
Виола отогрелась и наелась, и лишь затем обратила внимание, что нищий ел луковую похлебку, в отличие от нее, не притрагиваясь к хлебу, мясу и яйцам.
– Приходил сборщик податей, - сказала она.
Нищий ничего не ответил - может, ждал продолжения, может, просто принял к сведению.
– У тебя есть деньги, чтобы заплатить подати?
– спросила Виола.
– Есть, но их не хватит, - как обычно, помедлив слегка перед ответом, сказал нищий.
– И сколько не хватает?
– Пять дукатов.
– Это много или мало?
– привыкшая швырять монеты не считая, Виола имела очень слабое представление о том, сколько они стоят.
– Кому как, - ответил нищий.
– Для тебя это много или мало?
– уточнила Виола и тут же почувствовала, что спросить надо было не так.
– Для меня это работы до Пасхи, - спокойно сказал нищий.
– Что мы будем делать?
– спросила Виола. До Пасхи было еще далеко, и не похоже было, что сборщик налогов станет ждать так долго.