Легенда о Побратиме Смерти
Шрифт:
— Простите, ребята, я не понимаю по-вашему, — криво улыбнулся Зибен.
Тот надир, что повыше, свирепый на вид, с узкими злыми глазами, указал на своего товарища и сказал:
— Он больной.
— Больной, — повторил Зибен.
— Ты лекарь. Лечи его.
Зибен посмотрел на второго надира. Тот был серый, глаза у него ввалились, и он крепко сжимал зубы.
— Идем туда, — сказал первый и ввел друга в лазарет.
Зибен с упавшим сердцем вошел вслед за ними, снова зажег фонарь и направил их к столу. Больной стал стаскивать с себя выцветшую красную рубаху, и у него вырвался стон. Высокий помог ему, и Зибен в мерцающем свете фонаря увидел
— Режь, — велел высокий.
Зибен знаком велел больному лечь на стол и осторожно ощупал опухоль. Больной замер, но не издал ни звука. Опухоль была твердой, как камень.
— Неси фонарь сюда, — приказал Зибен высокому.
Тот повиновался, и Зибен рассмотрел нарост получше. Потом взял самый острый свой нож и собрался с духом. Он не имел понятия, что это за опухоль — она походила на громадный нарыв, но вполне могла быть и раковой. Однако ясно было, что выбора нет — оба надира ждали от него каких-то действий. Зибен приставил острие ножа к опухоли и нажал. Из разреза брызнул густой желтый гной, и кожа лопнула, словно кожура гнилого плода. Воин издал глухой, нечеловеческий вопль. Зибен отложил нож и сдавил шишку. Оттуда снова пошел гной, теперь смешанный с кровью. Больной вздохнул и обмяк. Зибен набрал из бочки воды в деревянную плошку, вымыл руки и вернулся к больному. Чистая кровь сочилась из трехдюймового разреза на стол. Зибен очистил рану мокрой тряпицей, велел надиру сесть, заткнул отверстие клочком полотна и завязал, обмотав бинт вокруг пояса. Больной сказал что-то по-надирски своему спутнику, и оба молча вышли. Зибен сел, проговорив ему вслед:
— Не за что, мне это доставило удовольствие, — но не настолько громко, чтобы уходящие надиры могли его услышать. Он снова погасил фонарь, вышел через боковую дверь и оказался около входа в гробницу. Ниоба была занята, ему заняться было нечем — он открыл дверь и вошел.
Что-то в этом месте не давало ему покоя, вот только он не мог понять что. Взгляд Зибена остановился на черной железной плите, вделанной в гроб. Чиадзийская надпись состояла частично из букв, частично из иероглифов. Талисман говорил, что написано здесь следующее:
Ошикай, Гонитель Демонов, великий воин.
Зибен стал на колени перед табличкой и стал рассматривать знаки. Они были глубоко врезаны в металл и ни о чем ему не говорили. Раздраженный тем, что задача ему не дается, поэт вышел из гробницы, поднялся на северную стену, присел на парапет и стал смотреть на освещенные луной далекие горы. Мысли вновь обратились к прекрасной Ниобе, и он тщетно прислушивался, не запищит ли новорожденный. «Имей терпение», — сказал он себе, достал из кармана лон-циа и посмотрел на женский профиль, вырезанный на нем. Она тоже была прекрасна. Зибен перевернул медальон, глянул на портрет Ошикая и сказал:
— Уж очень много хлопот ты доставляешь для человека, умершего десять веков назад.
И тут его осенило...
Он сбежал вниз, вернулся в гробницу и снова присел перед табличкой. Сверив слово «Ошикай» на ней с тем же словом на лон-циа, он увидел в имени на таблице два лишних одинаковых знака. Присмотревшись к ним, Зибен заметил, что они врезаны глубже, чем все остальные.
— Ты что-то нашел? — спросил Талисман с порога. Он вошел и опустился на колени рядом с поэтом.
— Эта табличка была тут с самого начала? — спросил Зибен. — Ее поставили последователи Ошикая?
— Наверное.
— Что это за знаки?
— Надирские буквы «и».
— Но у чиадзе такой буквы нет. Значит, табличка либо появилась позднее, либо ее переделали.
— Ну и что же?
— Не люблю я тайн. Если надпись сделана во времена Ошикая, в ней не должно быть «и». Если нет, почему она сделана на чиадзе? Почему не по-надирски?
Зибен подполз на коленях к гробу и нажал на обе буквы «и». От его нажима внутри что-то подалось, раздался глухой щелчок, и табличка отвалилась. Под ней открылась неглубокая ниша, где лежал кожаный кошелек. Талисман оттолкнул Зибена и схватил находку. Кожа лопнула, и содержимое кошелька высыпалось на пыльный пол. Там были две фаланговые костяшки, испещренные темными знаками, заплетенная в косу прядь волос и клочок пергамента.
— Я думал, ты нашел Глаза Альказарра, — разочарованно сказал Талисман.
Зибен хотел развернуть пергамент, но тот распался под его пальцами.
— Что это за предметы? — спросил он.
— Шаманские лечебные средства. Костяшки используются для прорицаний, волосы взяты у злейшего врага шамана. Для чего пергамент, не знаю.
— Но зачем все это положили сюда?
— Не знаю, — отрезал Талисман. Зибен наклонился и подобрал костяшки.
Мир завертелся колесом. Зибеи закричал, и неведомая сила увлекла его во тьму...
Испуганный внезапным обмороком дреная, Талисман опустился на колени рядом с ним и приложил палец к его шее. Сердце билось, но очень-очень медленно. Талисман потряс Зибена за плечи — безуспешно. Он выбежал наружу. Горкай, сидя на земле, точил бруском свой меч.
— Веди сюда Носта-хана и дренайского воина, — приказал Талисман и вернулся к Зибену.
Друсс пришел первым.
— Что случилось? — спросил он, опускаясь на колени рядом с другом.
— Мы разговаривали, и он вдруг лишился чувств. Он подвержен припадкам?
— Нет. — Друсс тихо выругался. — Сердце бьется еле-еле.
Талисман прочел страх на широком бородатом лице. Пришел Носта-хан, и его глаза-буравчики сразу устремились к отверстию на месте таблички.
— Глаза? — спросил он.
— Нет, — ответил Талисман и рассказал, что они нашли.
— Глупец! — прошипел Носта-хан. — Надо было позвать меня.
— Да ведь это просто шаманский мешочек. Камней там не было, — подавляя гнев, проговорил Талисман.
— Ты верно сказал — шаманский. Значит, заговоренный.
— Я тоже трогал его, но со мной ничего не случилось.
Шаман склонился над Зибеном и разжал пальцы его правой руки. Костяшки, лежавшие там, побелели, а черные знаки перешли на ладонь Зибена.
— Но кошелек лопнул, — сказал Носта-хан, — и Кости Прозрения поднял не ты.
Друсс встал, возвышаясь над Носта-ханом.
— Мне все равно, кто тут виноват, — произнес он обманчиво ровным голосом, поблескивая светлыми глазами. — Мне нужно одно: чтобы ты вернул его обратно. Да поскорей!
Носта-хан, почуяв опасность, испытал мгновенную панику. Он приложил руку к сердцу и прошептал два магических слова. Друсс застыл на месте и застонал. Древнее заклятие сковывало жертву цепями жестокой боли. Всякое движение стоило Друссу страшных мучений и грозило потерей сознания. «Теперь этот дренайский гайин почувствует власть надиров!» — с торжеством подумал Носта-хан. Но тут Друсс глухо зарычал, глаза его сверкнули, он выбросил руку вперед, сгреб шамана за горло и поднял на воздух. Носта-хан беспомощно забил ногами, а Друсс сквозь неимоверную боль процедил: