Легенда о Побратиме Смерти

Геммел Дэвид

— Глупец! — вскричал Носта-хан. — Теперь не время для измены. Все, ради чего ты жил, висит на волоске. Если я уведу ее, она будет жить. Это тебе понятно?

— И снова ты заблуждаешься, шаман. Если ты ее уведешь, она убьет себя — так она сказала, и я ей верю. Ступай. Ищи человека с лиловыми глазами. Пусть он продолжит то, чего мы здесь добились.

— Ты умрешь здесь, Талисман. Так говорят звезды. Друсс спасется, ибо я видел его во многих будущих, но для тебя там места нет.

— Мое место здесь — здесь я и останусь.

Шаман ответил

что-то, но Нуанг не расслышал — оба вдруг понизили голоса.

Ниоба, став на колени, подала Нуангу глиняную чашку с лиррдом.

— Выпей, отец. Это вольет силу в твои старые кости.

— Может, они и старые, но кровь во мне еще бежит исправно, Ниоба. Я убил пятерых и чувствую в себе такую силу, что мог бы пережить даже ночь с тобой.

— На это у тебя сил никогда не хватало, — возразила она, потрепав его по щеке. — Но Чиск говорит, что ты убил не меньше дюжины.

— Ха! Хорошие ребята эти Одинокие Волки.

Ниоба вернулась к столу, чтобы вытереть кровь и пот с лица Зибена.

— Ты хорошо работаешь, — сказала она. — Ни разу не ошибся.

Снаружи раздались крики раненых и лязг оружия.

— Какая мерзость, — прошептал Зибен.

— Говорят, твой друг — бог войны. Его прозвали Побратимом Смерти.

— Ему подходит. — Дверь отворилась, и внесли двух человек. Он повернулся к Ниобе: — Давай еще бинтов и ниток.

Друсс на стене дал себе отдых — враг отступил во второй раз.

— Ты ранен, Побратим Смерти? — спросил его Чиск.

— Это не моя кровь.

— Ошибаешься — у тебя плечо кровоточит.

Друсс посмотрел на прореху в колете — оттуда и правда сочилась кровь. Он снял колет. Рана была не более двух дюймов в длину, но глубока. Он выругался.

— Держите эту проклятую стену, пока я не вернусь.

— Пока горы не рассыплются в прах, — пообещал Чиск и добавил: — Только не задерживайся надолго.

В лазарете Друсс подозвал к себе Ниобу:

— Не будем беспокоить Зибена. Рана не глубже собачьего укуса. Дай мне иголку с ниткой — я сам зашью.

Ниоба принесла иглу и длинный смотанный бинт. Рана была чуть пониже ключицы, и Друссу приходилось трудновато.

— Много же на тебе шрамов, — заметила Ниоба.

— Нет-нет да и схлопочешь.

Рана начала болеть. Друсс вышел на угасающий свет дня.

За воротами человек тридцать воинов строили из гранитных глыб полукруглую стенку. Работа была тяжела и шла медленно, ни никто не жаловался. На стене соорудили простой ворот, чтобы легче ставить камни на место. Но он не выдержал, и огромная глыба упала, сбросив на землю двух человек. Друсс бросился к ним. Один лежал мертвый с разбитым черепом, другого просто оглушило. Оттащив труп в сторону, воины угрюмо продолжили работу. Глыбы клали по четыре в ряд, образуя стену восьми футов шириной.

— Вот уж разинут они рты, когда прорвутся, — сказал Лин-цзе, спустившись к Друссу.

— Какой она будет вышины?

— Мы задумали двенадцать футов впереди, десять сзади. Но для этого нужен ворот покрепче и подпорки.

— Выломайте

половицы в верхних комнатах. Ставьте их крест-накрест.

Вернувшись на стену, Друсс надел свой колет и перчатки с серебряными шипами. Человек Талисмана, Горкай, подошел к нему.

— При следующей атаке рядом с тобой будет биться Острый Рог. Это Барцай, их вождь. — Друсс кивнул и пожал руку коренастому надиру.

— А что, ребята, — с усмешкой спросил он, — вы деретесь так же хорошо, как Одинокие Волки?

— Лучше, — проворчал молодой воин.

— Не хочешь ли побиться со мной об заклад, парень?

Глава 12

При ярком свете луны Талисман и Лин-цзе смотрели, как готиры уносят своих убитых и раненых. Люди с носилками двигались слаженно и проявляли немалую храбрость, подходя к самым стенам. Надиры в них не стреляли — Талисман запретил. Не из милосердия, а потому, что каждого раненого надо кормить и поить — пусть враг истощает свои припасы. Мертвых надиров заворачивали в одеяла и складывали в прохладной гробнице.

— У них шестьдесят четыре убитых и еще восемьдесят один ранен, — радостно сообщил Лин-цзе. — Мы потеряли втрое меньше.

— Двадцать три убиты и еще восемь больше не смогут сражаться.

— Так ведь это хорошо?

— Их в десять раз больше, чем нас. Потерять даже впятеро меньше — не так уж мало. Впрочем, как говаривал Фанлон, худшие всегда гибнут первыми — самые неумелые или самые невезучие. Нынче мы хорошо потрудились.

— Уланы так и не ходили в атаку, — заметил Лин-цзе.

— Их кони утомлены и нуждаются в воде — да и люди тоже. Утром их повозки выехали снова и не вернулись. Кзун все еще удерживает водоем.

Лин-цзе подошел к краю стены.

— Хотел бы я принести сюда тело Квинг-чина. Меня печалит, что дух его блуждает в Пустоте слепым и изувеченным.

Талисман не ответил. Два года назад они, трое надиров, задумали отомстить за смерть своего товарища. Они похитили сына Гаргана и убили его, точно так же ослепив и изувечив его труп. Теперь насилие описало круг, и Квинг-чин лежит, как холодное свидетельство тщеты всякой мести. Талисман потер глаза.

Пахло горелым деревом. Ворота пережили две атаки — готиры поливали их маслом, пытаясь поджечь. Но попытка не увенчалась успехом, и двадцать готиров расплатились за нее своими жизнями. Талисман вздрогнул.

— Что с тобой, брат? — спросил Лин-цзе.

— Я больше не питаю к ним ненависти.

— К готирам? Но почему?

— Пойми меня правильно, Лин-цзе. Я буду сражаться с ними, и если будет на то воля Богов Камня и Воды, увижу, как их башни рухнут и города падут. Но я больше не могу их ненавидеть. Когда они убили Зен-ши, мы жаждали крови. Помнишь ужас в глазах Арго, когда мы заткнули ему рот и выволокли из комнаты?

— Еще бы.

— Теперь его отец лелеет в сердце ненависть — она сидит у него в горле, как нетопырь, рвущийся на волю.