Легенда о Побратиме Смерти

Геммел Дэвид

— Оставьте его! — крикнул Премиан. — Он умирает.

— Мы надиры! — воскликнул воин, обернувшись к Премиану.

Один из солдат пришпорил коня и рубанул надира мечом, но тот пригнулся, схватил улана за плащ, наклонил навстречу собственной сабле и ткнул в живот. Улан с воплем вывалился из седла, и оба упали наземь. Солдаты соскочили с коней и окружили надира, рубя и кромсая его.

— Прочь, дурачье! — крикнул, подбежав к ним, Премиан. — Спасайте повозки!

Уланы принялись сбивать огонь плащами, но это было бесполезно. Сухое дерево разгорелось и не хотело гаснуть.

Премиан приказал оттащить прочь уцелевшие повозки и послал солдат собрать упряжных лошадей, которые, почуяв воду, медленно брели к пруду. Десятерых возниц нашли в ближней балке и привели к капитану.

— Вы бежали от семерых надиров, — сказал им Премиан. — Из-за этого мы лишились половины повозок. Ваша трусость поставила под угрозу судьбу целой армии.

— Они прискакали, визжа, из степи, в облаке пыли, — стал оправдываться кто-то. — Мы думали, их тут целая орда.

— Садитесь в оставшиеся повозки, грузите их и везите воду в лагерь. Там явитесь к генералу Гаргану. Могу вас уверить, что плетей вам не миновать. Убирайтесь с глаз долой!

Премиан повернулся к ним спиной, производя в уме вычисления. Пять повозок на восемь бочек каждая. В бочке помещается около пятнадцати галлонов воды. В таких условиях каждому бойцу требуется по меньшей мере две пинты воды в день. Стало быть, один бочонок может напоить шестьдесят человек. Сорока бочонков едва хватит на всех солдат. А лошади? Им сколько требуется в день? Обозу безостановочно придется сновать между лагерем и водоемом.

Впрочем, могло быть и хуже. Не спохватись он вовремя, погибли бы все повозки. Но эта мысль его не порадовала. Если бы он оставил при обозе охрану, надиры ничего бы не добились.

Дикий хохот и свист клинков прервал его размышления. Надира в белом платке обезглавили и четвертовали. Премиан кинулся на регочущих солдат.

— Смирно! — взревел он, и они испуганно построились в шеренгу. — Как вы смеете? Как смеете вести себя подобно дикарям? Да знаете ли вы, на кого сейчас похожи? Что, если бы ваши родные увидели, как вы рубите на куски тело мертвого воина? Вы же готиры! Оставьте эти зверства... варварам.

— Разрешите сказать, капитан? — спросил кто-то из солдат.

— Говори.

— Но ведь генерал Гарган посулил отрубить руки всем надирам, разве не так?

— Это было сказано, чтобы напугать надиров. Они верят, что если умрут увечными, то такими и отправятся на тот свет. Не думаю, что генерал намерен осуществить эту угрозу на деле. Я, конечно, могу ошибаться, но здесь и сейчас командую я. Вы выроете могилу для этого человека и сложите вместе все части его тела. Он был нашим врагом, но сражался храбро и отдал жизнь за дело, в которое верил. Похороните его как подобает. Ясно?

Солдаты закивали.

— Тогда за дело.

Джомил отвел Премиана в сторону и сказал, понизив голос:

— Это неразумно, капитан. Вас прозовут любителем надиров и станут говорить, что вы проявляете мягкость к врагу.

— Наплевать мне на это, дружище. Как только наша кампания завершится, я подам в отставку.

— Может, оно и так, капитан, — только вы уж простите мою прямоту: я не думаю, чтобы генерал грозился

попусту. И мне не хочется, чтобы он отдал вас под суд за неповиновение.

Премиан с улыбкой посмотрел в обветренное лицо старого солдата:

— Ты верный друг, Джомил, и я очень это ценю. Но отец учил меня никогда не участвовать в бесчестном деле. Как-то он сказал, что нет большей отрады для мужчины, чем смотреться в зеркало во время бритья и гордиться тем, что видишь. Я в настоящее время такой гордости не испытываю.

— А напрасно, — покачал головой Джомил.

Было три часа пополудни, а враг все не шел в атаку. Пехотинцы сидели в лагере, соорудив из мечей и плащей навесы для защиты от палящего солнца. Уланские лошади были собраны в загон на западной стороне. Одни кони стояли смирно, понурив головы, другие легли — так истомила их жажда.

Друсс, заслонив рукой глаза, увидел, как возвращаются пять повозок с водой, и выругался вполголоса. Готиры бросились к телегам и окружили их.

Талисман поднялся на стену к Друссу.

— Надо было дать Кзуну побольше людей, — сказал он.

— Мне помнится, ночью за водой отправилось четырнадцать повозок, — пожал плечами Друсс. — Твои ребята хорошо поработали. Этой воды им и на день не хватит. Одним только лошадям нужно больше, чем они привезли.

— Тебе и раньше доводилось бывать в осаде? — спросил Талисман.

— Да, парень. Чаще, чем мне бы хотелось.

— Тогда скажи — что, по-твоему, нас ожидает?

— Думаю, они навалятся на нас всем скопом. Выжидать им больше нельзя. У них нет саперов, чтобы вести подкоп под стену, и нет тарана, чтобы разбить ворота. Мне сдается, они бросят в бой всех — и улан, и пехоту. Попытаются взять эту стену числом.

— Я думаю иначе. Мне кажется, они разделятся на три части. Основной удар, конечно, придется на западную стену, но я думаю, они атакуют также ворота и другую стену. Постараются растянуть нашу оборону. А вот если это не удастся, тогда они пойдут на приступ все разом.

— Скоро мы это узнаем. Если они поступят по-твоему, как будешь обороняться?

— Выбирать нам не из чего, Друсс, — устало улыбнулся Талисман. — Будем держаться как можем.

Друсс покачал головой:

— Надо принять в расчет, что отдельным солдатам удастся пробиться на стену и даже во двор. Очень важно решить, как быть в таком случае. Животное чутье велит человеку бить того врага, который ближе, но в нашем положении такое чутье может оказаться роковым. Если возникнет брешь, первым делом надо будет заткнуть ее. Те, что уже прорвались, могут и подождать.

— Что же ты предлагаешь?

— У тебя уже есть небольшой резерв, предназначенный для таких оказий. Увеличь его и разбей на две части. Если враг возьмет кусок стены, первая часть должна помочь защитникам отвоевать взятое обратно. Вторая часть займется теми, кто проникнет внутрь. Линия укреплений у нас одна, отступать нам некуда, поэтому стены нужно держать любой ценой. Ни один защитник не должен покидать своего поста, что бы там ни делалось во дворе. Держи стены, Талисман! Все остальное пустяки.