Легенда о Побратиме Смерти
Шрифт:
— Я понял тебя, воин, — кивнул Талисман. — И передам это людям. Знаешь ли ты, что племена тянули жребий за честь сражаться сегодня рядом с тобой?
— Вон оно что! — усмехнулся Друсс. — Ну и кто же мне достался?
— Небесные Всадники. Им это очень лестно. Редкость для гайина завоевать такую любовь.
— Ты полагаешь? Меня всегда любят в такие вот времена. Прямо хоть песню об этом складывай. Песню о воине. Когда война начинается или вот-вот начнется, люди поклоняются ему. Когда война кончается, его забывают или осыпают бранью. Так
— Но ты как будто не обижаешься?
— Это все равно что обижаться на заход солнца или на холодный северный ветер. Такова уж жизнь. Как-то я участвовал в походе с целью защитить богатых сельских хозяев от сатулийских племен. Они соловьем разливались — какие, мол, мы герои да как они нам благодарны. И был у нас молодой солдат, потерявший в тот день руку, — из их же краев. Через полгода он и его семья помирали с голоду. Такова жизнь.
— Что же, они так и умерли?
— Нет. Я вернулся на Сентранскуго равнину и поговорил с главой гильдии. Напомнил ему о его обязательствах.
— Неудивительно, что он тебя послушался. — Талисман поглядел в холодные голубые глаза Друсса. — Но у нас все не так — сам увидишь. У надиров долгая память. Ты — Побратим Смерти, и легенда о тебе будет жить всегда.
— Ба, легенды! Я сыт ими по горло. Будь у меня хоть половина того мужества, каким обладает простой крестьянин, я жил бы дома с женой и возделывал бы свою землю.
— У тебя нет сыновей?
— Нет. И не будет, — холодно отрезал Друсс. — Ничего после меня не останется, кроме этих проклятых легенд.
— Многие готовы умереть ради такой славы.
— Многие и умерли.
Они помолчали немного, глядя на готиров, толпящихся у повозок с водой.
— Жалеешь, что остался здесь? — спросил Талисман.
— Я стараюсь никогда и ни о чем не жалеть. В этом нет смысла.
Между тем на стене около них собрались двадцать Небесных Всадников. Друсс взглянул на одного из них, юношу с ястребиным лицом и карими глазами:
— Ты был в числе тех, кто прыгал через пропасть?
Тот с усмешкой кивнул.
— Я хотел бы послушать, как это было. Позже, как отобьем готиров, расскажешь мне, ладно?
— Непременно, Побратим Смерти.
— Вот и хорошо. А теперь идите сюда поближе, ребята, — я скажу вам кое-что об осадной войне.
Талисман спустился во двор, сзади доносился смех воинов, слушающих Друсса. Лин-цзе подошел к нему.
— Мне следует быть там, Талисман, — со своими людьми на стене.
— Нет. — И Талисман велел ему отобрать сорок человек среди воинов других племен. — Ты будешь командовать первым запасным отрядом, Горкай — вторым. — Талисман изложил Лин-цзе план действий Друсса.
Молодой воин прошел мимо них, направляясь к северной стене, и Талисман окликнул его:
— Эй, как тебя звать?
— Ши-да.
— Ты ведь был другом Квинг-чина?
— Да.
— Я видел, как тебя вчера ранили — в живот и в грудь.
— Раны оказались не так глубоки, как я опасался, и лекарь меня вылечил. Я снова могу сражаться.
— И
— Больно. Швы тянут. Но я все равно пойду к своим Летучим Коням.
— Дай-ка мне взглянуть на твои раны. — Талисман отвел воина в тень и усадил на стол. Ши-да снял свой козий кожух. На бинте вокруг пояса виднелась кровь. Воин начал разматывать повязку, но Талисман удержал его: — Не тревожь, уж очень хорошо завязано. Сражайся храбро, Ши-да.
Воин угрюмо кивнул и зашагал прочь.
— Чего это ты? — спросил Лин-цзе.
— Все раненые нынче вернулись на стены. Этот поэт — просто чудотворец. Я видел, как ранили Ши-да, — и мог бы поклясться, что клинок проткнул его чуть ли не насквозь.
— Думаешь, он нашел Глаза Альказарра? — прошептал Лин-цзе.
— Если так, я отберу их у него.
— Ты, помнится, говорил, что они нужны Друссу?
— Друсс — воин, которым я восхищаюсь от всего сердца, но Глаза принадлежат надирам. Они связаны с нашей судьбой, и я не позволю гайину взять их.
Лин-цзе положил руку на плечо Талисмана:
— Если мы останемся живы, брат, а ты захочешь забрать Глаза у Зибена, ты сам знаешь, что из этого выйдет. Друсс будет драться за них. Он не тот человек, который испугается превосходства сил. И нам придется убить его.
— Значит, мы его убьем, хотя бы это разбило мне сердце.
Талисман налил воды из каменного кувшина, выпил и пошел вместе с Лин-цзе к свежепостроенной стене за воротами. Из тени вышла Ниоба и юркнула в лазарет.
Зибен сидел там с Зусаи. Они смеялись, и Ниоба рассердилась, сама не зная отчего. Чиадзийка была стройна, красива и одета в белый шелк, расшитый перламутром. Между тем голубая рубашка Зибена, которую Ниоба так и не снимала, была перепачкана кровью раненых и пропотела насквозь. Зибен, увидев Ниобу, расплылся в улыбке, перешел через опустевшую комнату и обнял ее.
— Ты просто фея, — сказал он, целуя надирку.
— Что она здесь делает? — спросила его Ниоба.
— Пришла помочь нам с ранеными. Иди поздоровайся с ней.
Взяв Ниобу за руку, Зибен подвел ее к Зусаи, но той стало явно не по себе под пронзительным взглядом надирки.
— Мне следовало предложить свою помощь раньше, — сказала Зусаи. — Простите меня.
— Помощь нам не нужна, — заявила Ниоба. — Поэт — искусный лекарь.
— Не сомневаюсь в этом. Но я тоже умею лечить раны.
— Она нам пригодится, — вставил Зибен.
— Не нужна она мне здесь.
Зибен удивился, но не подал виду и повернулся к Зусаи:
— Вам лучше переодеться, госпожа. Кровь испортит этот прекрасный шелк. Возвращайтесь к нам, когда бой начнется.
Зусаи склонила голову и вышла.
— Что это с тобой? — спросил Зибен Ниобу. — Ревнуешь, голубка?
— Я тебе не голубка, и вовсе я не ревную. Не понимаешь ты, что ли, зачем она явилась?
— Чтобы помочь — так она сказала.
— Тебе грозит большая опасность, поэт.
— От нее? Вот уж не думаю.