Легенда о Ричарде Тишкове
Шрифт:
— Видишь — иду.
Он помолчал немного и спросил:
— Ну, а вообще-то что делаешь?
Она ответила безнадежно упавшим голосом:
— Хожу…
— Ну, ходи, ходи, — сказал он.
Тем и кончилось. Мальчик был гордый — больше к ней не подходил. А сама не решалась.
Недавно встретила его на катке — маленький, уши красные, даже вспомнить смешно…
В конце улочки показалась какая-то фигура, и Галя медленно пошла по тропинке — до угла и обратно. Фигура скрылась в одной из калиток. А в окне, на освещенной шторе,
Одевается, подумала Галя, и сердце у нее заколотилось. Сейчас выйдут…
Она быстро прошла мимо домика, стараясь заглянуть в яркую щель между шторой и рамой. Но не успела — свет в окне погас. Она бегом бросилась за угол — сейчас выйдут…
В переулке было светло от частых окон длинного двухэтажного дома. Галя спряталась в решетчатую тень забора и стала ждать. Вот сейчас, наверное, надевают пальто. А та возится с застежками или крутится перед зеркалом в прихожей. Выходят, наверное… Дверь еще надо закрыть… Идут по саду, тропкой между сугробами… Она впереди, а Костя за ней… Подошли к калитке… Открывают калитку… Открывают калитку. Открывают калитку…
С угла хорошо был виден домик, темный по фасаду, калитка и почтовый ящик, белеющий на заборе рядом.
Чтоб быстрей прошло время, Галя стала считать. Сосчитала до ста. Еще до ста. Уже машинально — еще до ста.
Никто не вышел, и окно не зажглось.
Откуда-то вывернулся мальчишка в большом ватнике и, остановившись в трех шагах, уставился на Галю, будто в гляделки играл. Она тоже хмуро подняла глаза.
Мальчишка спросил с вызовом:
— Чего смотришь?
— А ты чего? — спросила она ему в тон.
— Я-то ничего.
— Ну, и я ничего.
Он постоял еще немного, сунул руки в карманы и пошел, пренебрежительно дрыгая стоптанными валенками. Галя, осталась.
Она опять прислонилась спиной к забору и простояла так долго — полчаса, а может, и час. Она смотрела наискосок через улицу на домик, темный по фасаду, и старалась что-то сообразить — медленно, как сквозь сон. Не было ни обиды, ни горечи. Просто нужно было понять, почему в комнате за погашенным окном — он. И почему — та женщина.
Ревности тоже не было. Он жил в другом возрасте, будто в другой стране. Просто она пыталась понять законы этой страны.
А назавтра в пять Галя снова стояла за толстым витринным стеклом гастронома, прислонив к ноге тяжелую от учебников папку. Все осталось как есть. Только жизнь стала еще сложней: к его работе, его шарфу, его окну, его кварталу, его кафе прибавилась его женщина.
В пятницу днем Галя встретила ее на улице — узнала по шубке. Пропустила вперед и, с трепетом глядя на ритмичный переступ красных сапожек, пошла следом, как пошла бы за Костей.
Март уже подбирался к середине, солнце грело по-весеннему, да и небо было весеннее, синее. Последние наледи по краям мостовых сверкали и текли, сугробы чернели снизу и, отделившиеся от асфальта, выглядели
Его женщина остановилась у театральной афиши, и Галя, зайдя сбоку, быстро глянула ей в лицо. Лицо было обычное, как сотни других, в толпе и внимания не обратишь.
Галя отошла подальше и уже спокойно посмотрела на красные сапожки и короткую шубку, самонадеянно открывавшую ноги до середины колен. Ноги были ничего, но не выдающиеся.
Его женщина зашла в «Галантерию и парфюмерию» и долго выбирала помаду. Галя глядела, как она отсчитывала мелочь. На указательном пальце лак неряшливо отставал от ногтя.
Галя вышла из магазина, поглядела по сторонам и сильно наподдала ногой обкатанную льдышку. Льдышка заскользила по наледям, разбрызгивая талую воду.
Та наконец получила свою помаду и побежала через улицу в универмаг. Галя за ней не пошла. Ничего интересного. Подумаешь — помаду купила!
Галя шла домой, сунув варежки за пазуху, ловя ладонью капель. Глаза ее возбужденно горели, а в голове сам собою складывался план, как завтра она встретит на улице Костю, поздоровается с ним и заговорит на «ты». А чего! С Лидкиным Игорем она на «ты», а ведь ему тоже двадцать шесть…
Попутно Галя подумала и о том, что схватила в техникуме две двойки, а завтра, наверное, будет третья, и что влюбленный в нее мальчишка вот уже неделю грозит комсомольским собранием за антиобщественное поведение. Но это была ерунда, несущественно, как и скандалы с Лидией, потому что уже четыре, обед, а там скоро и вечер, и вот-вот вспыхнет на третьем этаже то самое окно…
…Она сказала:
— Здравствуй, Костя.
Он ответил:
— Аа… Привет!.. Из техникума?
Чуть замедлил шаг и пошел рядом с ней.
У Гали все было продумано и разговор заготовлен заранее. Но вся смелость ушла в первые два слова. Она помнила следующую по плану фразу, а вот интонацию забыла начисто, и фраза стояла в ушах такой как сейчас прозвучит: тупая, жесткая — словно деревяшка выпадет изо рта и стукнется об асфальт.
Костя спросил:
— Как жизнь молодая?
Она пожала плечами.
— Двоек много нахватала?
Галя ответила досадливой гримасой — ее раздражал этот пионерский разговор.
— Учиться надо на отлично, — сказал Костя и ухмыльнулся.
— Да ну! — отмахнулась она. От досады язык оттаял, и она совсем просто спросила: — Костя, а двадцать восьмой квартал вы строите, да?
— Не строим, а проектируем.
— А что там будет?
— Там будет великая вещь, — сказал он. — Микрорайон. Девять тысяч человек. И все, что надо для жизни.
Он вдруг остановился у доски объявлений, достал карандаш и на широких полях старой афиши нарисовал прямоугольник. Перечеркнул его крест-накрест и сказал:
— Чувствуешь идею? Это дом. Живет человек. Что ему надо?.. Надо магазин. Пожалуйста — вот вам магазин.