Легенда о Ричарде Тишкове
Шрифт:
— Почему ты в Челябинске?
— Не хотелось ходить с пузом по родимым улицам.
— А почему именно Челябинск?
— Какая разница, — сказала она, не оборачиваясь. — Мог быть Якутск… Ты сюда в командировку?
— К тебе.
Она села на край кровати, на серое с зеленым, в тон шторам, покрывало.
— Я понимаю, что ко мне. Но сюда ты в командировку?
— Я же сказал — к тебе. Взял отпуск за свой счет.
Она с досадой передернула плечами:
— Какая глупость! Боже мой, какая нелепость! Зачем
Он еще раз повторил:
— Я же сказал — к тебе.
— Выполнять долг?
Он промолчал. Он не хотел с ней ругаться, не хотел попусту перебрасываться ехидными словами. В эту игру она его переиграет. А он приехал не играть в слова, совсем не за этим…
— Поехал бы лучше в дом отдыха, — сказала она. — Мне лично ты ничего не должен. Понимаешь? Я тебя не люблю и не ненавижу. Просто ты мне не нужен. Вообще не нужен. Ни с какой точки зрения.
Голос ее звучал резко, раздраженно. Он вдруг сразу успокоился. Она злилась — это было привычно. Он снял пальто и повесил на крюк у двери.
Она с усмешкой сказала:
— А ты имеешь вид… ты уже кандидат?
— Кандидат.
— Я так и думала, — снова усмехнулась она.
Он сказал:
— Зачем ты все это?
Его не трогали колкости, просто по привычке жаль было времени, уходящего на бесцельную болтовню.
— Зачем? — переспросила она и встала. — Хотя бы затем, что я у себя дома, а ты не самый приятный из моих гостей. Ты хочешь, чтоб я тебе радовалась? А кто ты мне, собственно? Ты мне не муж, не любовник и не друг детства. Так что уж разреши мне вести себя так, как мне нравится. В конце концов, я свободная одинокая женщина. Мать-одиночка — слыхал такой термин?
— Я не знал об этом, — сказал он. — Ты же знаешь, что не знал.
Он не оправдывался — просто констатировал факт.
Она подошла к столу и слегка оперлась на него бедром:
— О, безусловно. Как истый труженик науки, ты рассеян. Когда у меня было плохое настроение, ты покупал мне шоколадку или предлагал пойти в кино — в выходной, разумеется. Суббота — банный день, воскресенье — день культурных развлечений.
— Ты могла мне сказать.
Он все так же сидел у двери, только теперь без пальто, и на коленях держал не шапку, а руки.
Она ответила:
— Конечно же, могла. Я все могла. Например, могла понять, кто ты. К сожалению, шоколадки настраивают на лирический лад… Вообще, я хочу дать тебе совет — не надо шоколадок. Лучше сразу же, при знакомстве, давай девушке пять рублей на аборт. Честно, по-деловому и в духе времени.
Он промолчал, только сел поудобнее, привалясь затылком к дверному косяку. Уходить он не собирался.
Тогда она снова села на кровать, повозилась, тоже устраиваясь поудобнее, и сказала:
— Ну? Я слушаю. Ведь ты, наверное, приехал
— Ты сама понимаешь.
— Но ты все-таки можешь объяснить?
— Тише, — показал он взглядом на занавеску.
Она сузила глаза:
— Кажется, молодой отец приступил к родительским обязанностям?
Он спросил, помолчав:
— За что ты на меня злишься?
— За что? Хотя бы за то, что ты ни в чем не виноват. За то, что я даже не могу назвать тебя подлецом. Ты же меня не обманывал. Все было, как говорится, по доброму согласию. По-доброму встретились и по-доброму разошлись. Только тебе осталась степень, а мне — ребенок.
— Перестань, — сказал он тихо.
— Милый, не надо, — ласково попросила она. — Я до сих пор не могу смотреть на тебя, когда ты такой. Ты такой усталый, такой обиженный, такой наивный, что женщина, если она не последняя мерзавка, просто обязана лечь с тобой в постель…
— Почему ты тогда не сказала мне?
— Какая разница?.. Это уже почти археология.
В коридоре послышался шум — спотыкающийся баритон и женская скороговорка. Из потока слов выделялись два наиболее часто произносимые: «прости» и «морда». Потом резко ударила дверь и словно прихлопнула голоса.
— Кто это? — спросил Сергей.
Она ответила:
— Семейная сцена. К науке отношения не имеет… Еще вопросы будут?
Она говорила с ним холодно и презрительно, почти грубо. Но и грубость не трогала. Не тронула бы и брань, крики, истерика, даже угрозы. Все это было, в общем, привычно хотя бы потому, что на сотню больных всегда найдется один такой, и еще потому, что в районной больнице, где он начинал, было психиатрическое отделение… Он подождал немного и спросил:
— Ты можешь ответить серьезно?
— Допустим.
— Что ты собираешься делать дальше?
Она пожала плечами:
— Жить. Учить детишек иностранному языку. Зарабатывать на хлеб и молоко — ему сейчас без молока не обойтись… Ах, ты имеешь в виду мой общественный статус? Да, собираюсь выйти замуж.
— За кого?
— Какая разница! Просто я не хочу, чтобы у моего сына был прочерк в метрике. Имя без отчества.
Он спросил не сразу:
— А если там будет стоять моя фамилия?
Она подняла голову и посмотрела на него:
— Прикажете считать это официальным предложением?
— Как хочешь.
— Так, — сказала она. — Предложение руки, жилплощади и кандидатской ставки. И сердца. Разумеется, сердца.
Она вздохнула.
— Заманчиво. К сожалению, ребенку нужно не только отчество, но и отец. Не будем об этом говорить.
За окном, где-то в начале улицы, раздалось негромкое звяканье — видно, ехал грузовик с железом в кузове. Он приближался, пронзительно и резко прогрохотал под окном и снова затих в отдалении. Оба посмотрели на занавеску. Но малыш не проснулся.