Легенда о Смерти
Шрифт:
4) Положить к ногам святого приношение — монету в восемнадцать денье, помеченную крестом.
5) Прочитать обычные молитвы, начиная с последней.
6) Обойти часовню трижды, не поворачивая головы.
* * *
Когда-то в часовне Святого Ива Справедливости позади статуи святого хранилось шило, похожее на то, каким пользуются сапожники.
Чтобы быть уверенным, что святой тебя услышал, это шило трижды втыкали в спину деревянной статуи, каждый раз приговаривая: «Раз ты великий судья, то услышь меня».
Жил когда-то один кузнец, звали его Фанши, он держал кузню в Кауннеке. Кроме того, у него было несколько арпанов земли рядом с кузней и две или три коровы. Ему, должно быть, везло в делах, в награду за упорный труд. К несчастью, жена у него была — редкая расточительница. Денег, которые он ей приносил, он никогда больше не видел и не интересовался, на что они уходили. Он, истинный мужчина, и не сомневался в том, что Мари Бенек’х, его несчастная половина, пока он бил по наковальне, проводила время бродя из харчевни в харчевню, и там тратила деньги на микамо — «подсоленный кофе с водкой» — для всех «жанетт» [26] в округе.
26
«Жанетта» — нарицательное имя легкомысленной, праздной женщины (брет.).
У Фанши был ученик, его звали Луиз. Он давно жил в доме Фанши, и тот ему очень доверял.
Однажды вечером он говорит ученику:
— Завтра встанем пораньше. Мари Бенек’х считает, что ее кошелек пуст. Пойдем в Ла-Рош-Деррьен, продадим рыжую корову. Там будет ярмарка, может, нам дадут хорошую цену.
Рыжую корову они и вправду продали выгодно, три сотни звонких экю, не считая еще и аванса.
Когда Луиз и Фанши возвращались в Кауннек, ученик сказал хозяину:
— На вашем месте я не давал бы эти деньги Мари Бенек’х все сразу. Я бы их сложил в ящик комода и давал бы ей столько, сколько надо на хозяйство.
— Хорошая мысль, — ответил Фанши, который никогда раньше об этом не думал.
Вернувшись к себе, он разложил все триста экю на несколько кучек в ящике большого дубового шкафа, а ключ от него положил под свой траверсен [27] . Но это не ускользнуло от взгляда Мари Бенек’х. Как только она услышала, что муж, уставший после ярмарки, стал похрапывать, она тихонько поднялась, вытащила ключ, подбежала к шкафу и принялась шарить в поисках денег.
Кто наутро был потрясен, так это Фанши-кузнец! Он обрушился с обвинениями на своего ученика.
27
Траверсен — подушка в виде валика.
— Луиз, — закричал он, бледный от гнева, — я сделал, как ты посоветовал. И вот что получилось! Верни мои триста экю!
— Я их не брал!
— Не брал? Ладно. Ты сейчас же пойдешь со мною к святому Иву Справедливости!
— Я готов с вами идти, куда вам будет угодно.
И они пустились в путь.
Когда они пришли к дверям часовни, кузнец произнес священные слова. Святой наклонил голову трижды, показывая, что он понял и готов к справедливому суду.
Фанши вернулся в Кауннек успокоенный. А Луиз как уходил с легкостью, так и вернулся.
Входя
— Ты, думаю, понимаешь, что теперь мы больше не будем работать вместе.
— Воля ваша, хозяин, — ответил Луиз. — Я верю, однако, скоро вы поймете, что я не виноват.
И они расстались.
Мари Бенек’х поджидала мужа на пороге кузни.
— Где ты был? — спросила она его.
— У святого Ива Справедливости.
— Зачем?
— Чтобы через двенадцать месяцев предать смерти человека, который украл у меня триста экю.
— Ах ты несчастный, несчастный! — вскричала Мари Бенек’х, у которой на шее уже обозначилась смертная бледность. — Хоть бы ты предупредил меня! Триста экю не украдены. Это я их взяла этой ночью, пока ты спал. Вернись поскорее, исправь то, что ты сделал.
— Слишком поздно, жена. Святой трижды кивнул головой.
И с этого дня Мари Бенек’х начала чахнуть, а двенадцать месяцев спустя она умерла.
У нас был прекрасный участок с зарослями дрока на склоне холма, недалеко от дома. Всегда кто-нибудь забирался туда, чтобы срезать дрок без нашего разрешения. В конце концов мой старший брат однажды вечером решил там спрятаться, чтобы подстеречь вора. Он собирался уходить, и вдруг я увидела, что он направляется к печи.
— Пожалуйста, — стала я просить, — не бери ружья!
Но он даже слушать меня не захотел.
Через час он вернулся, бледный от злости.
— Кто-то не только украл наш дрок, но еще и отнял у меня ружье.
И брат рассказал нам, что только он поднялся на склон холма, где рос дрок, как кто-то, прятавшийся по другую сторону, неожиданно схватил ружье за дуло, вырвал его из рук и скрылся вместе с ним.
— И ты не разглядел, кто это был? — спросил отец.
— Разглядел: это Эрве Бидо, шорник, я его узнал.
— О! Этот мошенник... Можешь поставить крест на ружье, ты его больше не увидишь.
— Как бы не так! Завтра же утром, не позднее, добром или силой, но я его верну.
— Нет. Шорник отнесет его в мэрию и скажет, что он застал тебя на охоте, а она сейчас запрещена. Тебя оштрафуют, вот и все, а ружье конфискуют.
— Что, может, я не имею права защищаться от воров?
— А как ты докажешь, что он воровал? У тебя есть свидетели?
— Проклятье! — вскричал брат. — Ладно, я не стану требовать назад мое ружье, но если завтра до вечера, в этот же час, Бидо мне его не принесет, клянусь — не стоять мне на этом месте! — я предам его святому Иву!
— Не произноси таких слов! — вскликнул отец. — Ты не понимаешь, что ты на себя берешь!
— Тем хуже! Я не отступлюсь! Пусть знает, что такое Право и Справедливость!
Мы надеялись, что за ночь он успокоится. Но утром спозаранку он уже был на ногах и так же зол, как и накануне.
— Ты куда собрался?
— К Анне Руз.
Эта Анна Руз, старая богомолка, странница, знала все молитвы, которыми можно и вернуть жизнь людям, и отнять ее. Она жила недалеко от нас, в жалкой хижине из соломы и глины, куда во всякий час, и днем и ночью, к ней приходили люди за советом. Так вот, к ней-то и отправился мой брат, он позвал ее к нам в дом ужинать в тот же вечер: так полагалось, когда пользовались ее услугами. Вернулся он немного успокоившись, объявил нам, что старуха придет, как только стемнеет, и ушел работать в поле. Но отец продолжал волноваться.