Легенда о Вавилоне
Шрифт:
Здесь скажем, что и денег, и царской воли все-таки недостаточно, чтобы снова возвести великий город почти что на пустом месте. Напомним, что Асархаддон вовсе не провел свое царствование на вавилонской стройплощадке, а все время, как и прочие ассирийские цари, ходил в разные походы: то на север, к отрогам Тавра, то в Египет. Поэтому огорчимся еще раз, что нам так мало известно о вавилонянах VIII–VII вв. до н.э.: кем были эти люди, раз за разом вступавшие в борьбу с могучим соседом и, по меньшей мере, дважды отстроившие свой город после его полного уничтожения? История молчит.
Выпавшие на долю Вавилона почти три мирных десятилетия объясняют тем, что Асархаддон «удачно» решил вопрос о престолонаследии, посадив одного из своих сыновей на трон в Ниневии и отдав другому Вавилон (наследником престола стал любимый младший сын, а старший был отправлен на юг). Это утверждение можно оспорить. Во-первых, Асархаддон относительно рано умер, процарствовав примерно двенадцать лет [366] , во-вторых, трудно назвать удачным раздел империи на две части, которые с закономерностью, достойной лучшего применения, вступили в борьбу не на жизнь, а на смерть, пусть властвовавшие над ними царские сыновья вцепились друг другу
366
Для сравнения: два предыдущих ассирийских царя умерли не своей смертью, и оба правили дольше, чем он.
Поздняя ассирийская (а потом и вавилонская) история показывает, насколько человечеству было тяжело выработать разумный механизм престолонаследия. Мы уже говорили, что общество в течение тысячелетий наступало на одни и те же грабли в вопросах государственного управления. Передача власти — частный пример этого печального феномена. Как нередко бывает, наиболее способный царский сын совсем не обязательно оказывался старшим, явно были и другие факторы, влиявшие на назначение преемника [367] . Законное престолонаследие часто оказывается политически несправедливым — вот в чем главный парадокс монархической власти. Много веков потребовалось человечеству, чтобы наконец прийти к тому, что лучшее престолонаследие — все равно законное, с учетом старшинства и всех степеней кровного родства, а потом уже за довольно короткое время убедиться в том, что и его недостатки не поддаются исправлению, после чего, всего около полутора веков назад, начать постепенно отказываться от монархической системы правления, доминировавшей над миром в течение всей писаной истории [368] . Ибо для того, чтобы обеспечить законный переход власти в государстве, оно должно обладать общественными институтами, помогающими стране пережить междуцарствие, королевскую юность или неполноценность. Рано или поздно эти институты (или структуры) начинают бороться с монархией и в конце концов оказываются и сильнее ее, и даже компетентнее.
367
Многообразие этих факторов (на примере иудео-израильской истории) детально изложено в Книгах Царств.
368
Очевидно, что города-государства часто бывали республиками, но как только они начинали расширяться, демократии приходил конец (Флоренция времен Медичи — это уже не республика). Ни одно большое территориальное государство, за исключением Древнего Рима, не смогло на протяжении значительного времени остаться хотя бы отчасти демократическим. Вплоть до Нового Времени и революций, сначала голландской, потом английской. Да и голландцы никак не могли обойтись без полунаемного-полуправящего главнокомандующего, штадтхальтера (так же как многократно не могли управиться без приглашенного князя новгородцы).
Судя по всему, к моменту смерти предпоследнего из великих ассирийских владык его дети еще не вполне укрепились у власти. Поэтому несколько лет они были заняты консолидацией сил, а не междоусобной борьбой. Но избежать ее опять не получилось. Люди VII в. до н.э. (как и их далекие потомки) по-прежнему не могли договориться и сосуществовать — они были способны только побеждать или быть побежденными. На месопотамских равнинах, а точнее говоря, на всем Среднем Востоке, могла быть только одна империя: и будет только одна многие века [369] . Называться она будет по-разному, но сути дела это не меняет. Ассирия была только первой имперской инкарнацией, оттого ее путь кажется столь ошибочным, неудачным и бесплодным. Не потому ли, что создавали эту империю такие же люди, как мы, пытавшиеся идти по самому легкому политическому пути — пути насилия.
369
Геополитическое двоевластие на манер ассирийско-вавилонского тоже возникнет еще не раз. И всегда это сожительство будет приводить к яростным конфликтам, вплоть до недавней ирано-иракской войны.
Еще об одном событии нельзя не сказать. Перед самой своей смертью не подозревавшая о близком конце Ассирия позаботилась о том, чтобы передать миру наиглавнейшую часть древневосточного наследия — свод знаний о древнейшей культуре человечества, о всей шумеро-аккадской цивилизации. Младший сын Асархаддона Ашшурба-напал создал величайшую библиотеку Древнего Востока: незадолго до того, как клинопись навсегда уступила дорогу алфавитной письменности и исчезла во тьме времен. За считаные годы до того, как исчезла Ассирия и всего несколько десятилетий перед тем, как стал клониться к закату Вавилон. Накануне того, как старые культы перестали быть нужными и понятными людям, и оттого отпала надобность в старых гимнах и легендах о героях, воевавших с древними богами. Аккадская культура не смогла переродиться еще раз и завоевать умы новых народов, новых повелителей. О причинах этого мы скажем чуть ниже, а сейчас напомним: древнемесопотамская эпоха исчезла бесследно. У клинописной традиции, у великих сказаний Древнего Востока не осталось культурных наследников-восприемников; у эпоса о «все повидавшем» не оказалось читателей. Библиотека ассирийского царя, дожидаясь археологов XIX в., пролежала спрятанной две с половиной тысячи лет и уцелела чудом: большинство табличек с текстами о сотворении
Последний из великих ассирийских царей был, как и все его предшественники, личностью загадочной и трагической. С одной стороны, Ассирия при нем, по крайней мере внешне, оставалась по-прежнему могучей и снова вышла победительницей в очередной схватке с Вавилоном. С другой — спустя несколько лет после ухода Ашшурбанапала с политической арены Ассирия навсегда отправилась в историческое небытие; все ее блистательные столицы начали превращаться в немые каменистые холмы. С одной стороны, согласно официальным надписям Ашшурбанапал сидел на троне более 40 лет, с другой — совершенно не ясно, что с ним происходило в течение последних 10 лет царствования: где он проживал, обладал ли в это время какой властью, что делал и как вообще закончилась его жизнь? С одной стороны, перед нами грозный царь, не менее кровавый, чем предыдущие, с другой — в своих анналах он похваляется не только военными победами, но и филологическими (и математическими) познаниями, проявляет прямо-таки маниакальный интерес к древним текстам, которые доставлялись в Ниневию со всех сторон империи в соответствии с подробными инструкциями самодержца, аккуратно переписывались и даже переводились на совершенно мертвый шумерский язык (!), дабы поддержать древнюю традицию параллельного употребления аккадского и шумерского [370] .
370
Один из крупнейших ассириологов XX в. Л. Оппенхейм подсчитал, что канонические тексты в библиотеке Ашшурбанапала включали, по меньшей мере, тысячу табличек и по суммарному объему превосходили Библию (Garelli P., Durand J.-M., Gonnet H., Breniquet С. Op. cit. P. XV).
Мы уже говорили о практике использования древних, «сакральных» языков поздними цивилизациями. Этот феномен отмечаем у многих культур человечества. Аккадский язык тоже продолжал использоваться наследниками вавилонян — знаменитая Бехистунская надпись персидского царя Дария I, с которой началась расшифровка месопотамских языков, выполнена на аккадском, древнеперсидском и эламском.
Спросим здесь: что является подсознательной основой желания возвести свою культурную и государственную генеалогию к сколь возможно далеким предкам, а также сообщить о себе потомкам? Вспомним о подробных надписях-инструкциях месопотамских царей, сделанных на фундаментах возводимых ими зданий: их адресатами должны были стать будущие владыки, те, кому под силу было предпринять перестройку или обновление древних сооружений. Никто иной!
Не отсюда ли рождается наука история: от заложенного в подсознании понимания связи с временами прошедшими, от желания установить данную связь и продемонстрировать ее себе и окружающим? История — гораздо больше, чем наука, она — что-то вроде персонального дневника нации, страны, культуры, цивилизации (даже если цари или иные правители думают, что это их личные дневники, как, кажется, считали ассирийские властители и некоторые другие, более близкие к нашему времени деятели). Поэтому так часто нации ищут в минувшем достойных родителей — никто не хочет быть историческим сиротой. К тому же приписывание себе определенных предков, с теми или иными заслугами (безотносительно к тому, являлись ли они предками генетически), говорит о характеристических чертах самих потомков. Каждая нация имеет тех предков, каких она желает, каких заслуживает.
Интересно, что именно свидетельства цивилизационной преемственности — билингвы, выполненные на мертвых языках, спустя многие века послужили ключами к расшифровке забытых письменностей. Что бы делали ассириологи без означенной Бехистунской надписи? А шумерологи — без многочисленных шумеро-аккадских билингв? Как бы смог применить свой гений Шампольон, если бы грекоязычному египетскому царю не понадобилось изложить свои деяния с использованием умиравшей иероглифики, дабы подчеркнуть преемственность фараонской власти?
Не исключено, что значительная часть знаменитой ниневийской библиотеки была вывезена из Вавилона после его последнего поражения в нескончаемой борьбе с северянами. Город, по-видимому, пострадал после этой войны заметно меньше, чем после карательной экспедиции Синаххериба. Ашшурбанапал не хотел повторять дедовы ошибки, хотя от преемственности царь отнюдь не отказывался: в одной из надписей он рассматривает свою победу, как отмщение за убийство деда, совершенное коварными вавилонскими изменниками. Гораздо больше, чем строения, пострадали непокорные вавилоняне: город находился в осаде очень долго; оголодавшие повстанцы дошли до каннибализма [371] , а потом, после падения крепости, подверглись обычным ассирийским экзекуциям [372] . Не желая доставлять брату излишнего удовольствия, царственный вавилонский мятежник приказал поджечь дворец и бросился в огонь, создав, таким образом, первую половину легенды о Сарданапале, послужившую 2500 лет спустя вдохновением для некоторых романтических европейских авторов [373] . Завершилась эта легенда тогда, когда таким же образом поступил последний ассирийский царь.
371
«Сыновей и дочерей своих они ели, ремни кожаные жевали» (Когда Ану сотворил небо // Из анналов Ашшурбанапала. Столбец IV, стихи 44–45 / Пер. В. К. Афанасьевой. М., 2000).
372
Их казнили на том же самом месте, где был убит Синаххериб (там же; столбец IV, стихи 70–76).
373
Байрон, Делакруа, Берлиоз. Более поздние авторы интерпретировали эту тему значительно слабее. Возможно потому, что романтиков прельщал красивый образ, античный разврат (имя Сарданапала постепенно стало символом изнеженности и пр.) и сопутствовавшие ему «страсти роковые». А всяких декадентов больше интересовала тема бренности и никчемности, возможности яркого предсмертного жеста на фоне «бесплодного» бытия. Изнеженный развратник стал в их руках почти что богоборцем. Потому они закономерно в свою очередь оказались совершенно бесплодными и давно уже никому не интересными.