Легенда о яблоке. Часть 1
Шрифт:
«Ой, догулялась… Темно и страшно… А вдруг это была большая змея? Ой, мамочки… спасите меня…»– запаниковала София, и ее маленькое сердечко сжалось от страха.
Она остановилась у куста и больше не двигалась с места, бросая по сторонам беспокойные взгляды, и усердно молилась, чтобы хоть кто-нибудь прошел по той же дорожке и спас ее.
Неожиданно София уловила пятно света за кустами шиповника и две фигуры, крадущиеся под занавес пышно цветущих веток. Девочка разобрала женский и мужской голоса, и это обрадовало ее и успокоило: она была спасена от жуткой темноты. Испуг сменился желанием оказаться рядом с людьми, и София, не сдерживая порыва, чуть подалась вперед. Продолжая настороженно оглядываться, София
София, вытаращив глаза, не могла сдвинуться с места: видимое и слышимое ею словно приковало к земле. Девочка резко зажмурилась, когда кто-то из двоих случайно задел фонарь, тот перевернулся и свет упал прямо ей в глаза, и только в этот момент она осмыслила, кто находился перед ней.
– О, Ланц, ты такой горячий… Возьми меня прямо сейчас… О-о, да…
Этой женщиной была Кларенс, продавщица фруктов и овощей на местном рынке. София вспомнила, что каждый раз та снисходительно улыбалась и насмешливо приветствовала ее мать, проходившую мимо лотка. А тот, кто был ее отцом, заботливым папашей, сулящим ей, Лин и Брайану достойное будущее на ферме, сейчас обнимал эту «торговку» и называл ее «любимой». В этот момент София была растерянна и подавленна, не понимала, что же такое неожиданно произошло с этим миром. Грозность, строгость ее отца, убедительные речи о порядочности и правилах, которые должны соблюдать все, сейчас для него самого не существовали. Своими действиями он перечеркнул все принципы, которым учил детей.
«А как же мама?!– пронеслось в мыслях Софии.– Она же говорила, что он хороший, заботливый… Она верит ему…»
Внезапно София почувствовала, как сводит живот и к горлу подкатывает что-то тяжелое и горячее. Она перевернулась на бок, и ее сразу стошнило прямо на платье. София задрожала от нахлынувших мерзких ощущений. Не понимая, что с ней происходит, отчего у нее кружится голова и все плывет перед глазами, девочка еле смогла отползти назад, чтобы больше не видеть и не слышать происходящего. Она кое-как вытерла губы и, сплевывая горькую слюну, поднялась на ноги. Спотыкаясь и почти плача, ничего не разбирая под ногами, София побежала к дому.
Она обливалась слезами, сожалея, что оказалась в тех кустах, но в то же время понимала, что ее давнишняя вражда с отцом, упрямство и пренебрежение к нему, интуитивное недоверие и открытая неприязнь были оправданы. Он всегда был предателем, обманщиком, гнусным негодяем и подлецом. София боялась, что, вернувшись домой, не сможет сдержаться, устроит истерику или все расскажет матери, или больше никогда не сможет заговорить с ним, а он ополчится на мать, и произойдет катастрофа. Но что бы ни произошло, София клялась себе, что никогда не обратится к отцу, никогда не попросит его о помощи, никогда не возьмет его за «большую, грубо раздевающую доступных женщин» руку и не позволит, чтобы он прикоснулся к ней даже случайно.
***
Хелен стояла у ворот поместья, строго и беспокойно поглядывая вокруг. Софии не было уже час, как Бен сообщил о том, что девочка
Неожиданно из переулка выбежала чумазая заплаканная девочка в разодранном платье. Хелен не узнала собственную дочь.
– Мама,– рыдающим голосом прокричала София и с разбега уткнулась лицом в подол платья матери.
– Софи, стрекоза, что случилось?– беспокойно воскликнула Хелен и, присев на корточки, обняла дочь.– Почему от тебя так пахнет?
Содрогаясь от рыдания, София решительно молчала.
– Идем в дом, умоешься и все мне расскажешь.
Мать взяла девочку за руку и, беспокойно вздыхая, повела ее в дом.
В душевой комнате, пока София умывалась, Хелен огорченно пыталась рассмотреть, нет ли на теле дочери синяков, ссадин или каких-либо признаков насилия. Но ничего подобного, кроме порванного платья, от которого исходил неприятный запах, запутавшихся в волосах сухих листьев и соломинок, она не обнаружила. Осторожно Хелен ощупала руки и ноги дочери, сняла с нее платье, взглянула на живот и спину, погладила щеки и подбородок и не нашла подходящего объяснения ее внешнему виду и поведению.
– Может быть, ты все же расскажешь маме, что случилось?– устав от догадок, спросила Хелен.
София смотрела на мать большими испуганными глазами и молчала. Что-то мешало ей рассказать все, что она пережила. Раньше любая, даже самая тяжелая новость не задерживалась на языке, а теперь София терялась в своих чувствах, горло свело от напряжения.
Хелен не стала напирать на дочь, зная, что, когда придет время, та сама все расскажет. Она усадила дочь в ванную, пустила теплую воду и стала намыливать ее худенькое тельце.
После купания мать одела девочку в пижаму и отнесла в ее комнату.
– Я принесу молоко и печенье,– сказала Хелен, укладывая дочь в постель.– И потом мне жутко любопытно услышать твою историю…
– Я расскажу, только принеси печенье,– укутываясь в одеяло, ответила София.
Хелен тяжело вздохнула, укоризненно покачала головой и вышла.
Пока мать отсутствовала, София с усердием старалась придумать историю своей вечерней прогулки. И, несмотря на жуткое потрясение, ей это удалось. Она с искренними глазами уверила Хелен в том, что пыталась защитить маленького щенка от своры разъяренных собак и что еле ноги унесла, оставив там кусок ситца. История оказалась вполне реалистичной. В конце беседы Хелен, наказав быть осторожней в следующий раз и не гулять одной поздним вечером, пожелала дочери доброй ночи и удалилась.
У Софии всегда была живая фантазия. Но сегодня ложь далась ей особенно тяжело. Что-то холодное, каменное поселилось в груди с момента, когда ее глаза запечатлели не поддающуюся объяснению картину. Софии казалось, что теперь даже вздохнуть было больно. Из памяти все не исчезали мерзкие образы, они сковывали все тело, и каждое движение отдавалось в голове тяжелым ударом. А голова словно наполнилась киселем. Ей не представлялось, что будет завтра. Когда за завтраком соберется вся семья, она будет смотреть только на отца, знать, что он из себя представляет, и молчать.
«Неужели он не поймет, что я его видела?– думала она.– А может, все это знают? Или все это приснилось мне? Нет, не приснилось! Я его видела! Он подлый обманщик! Я ненавижу его!»
В доме погасили свет, и все разбрелись по своим комнатам. София лежала под одеялом и широко раскрытыми глазами разглядывала темноту. О сне не могло быть и речи. Через некоторое время она услышала в коридоре тяжелые шаги отца, направлявшегося в свою спальню. Долго ворочаясь в постели, София не могла успокоиться и хоть на минуту закрыть глаза. Ей мешала подушка, мешала пижама, которая задиралась то там, то тут, мешало одеяло, и самой невыносимой была звенящая тишина в комнате, от которой зудело в груди и голова раскалывалась, словно ее надували.