Легенда о Золотой Бабе

Курочкин Юрий Михайлович

В частности, Флетчер с его слов писал: «Я говорил с некоторыми из них (то есть с пермяками и самоедами) и узнал, что они признают единого бога, олицетворяя его, однако, предметами, особенно для них нужными и полезными. Так, они поклоняются солнцу, оленю, лосю и проч., но что касается до рассказа о златой бабе,или золотом идоле, о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что есть кумир в виде старухи, дающей на вопросы жреца прорицательные ответы об успехе предприятий и о будущем, то я убедился, что это пустая басня. Только в области Обдорской,со

стороны моря, близ устья большой реки Обиесть скала, которая от природы (впрочем, отчасти с помощью воображения) имеет вид женщины в лохмотьях с ребенком на руках (так точно, как скала близ Нордкапа представляет собою монаха). На этом месте обыкновенно собираются обдорские самоеды, по причине его удобства для рыбной ловли, и, действительно, иногда (по своему обычаю) колдуют и гадают о хорошем или дурном успехе своих путешествий, рыбной ловли, охоты и т. п.»

Вот как! Флетчер, имевший данные от весьма сведущих людей, отрицает существование Золотой Бабы. Идол не золотой, а каменный!

А что скажут другие писавшие после него?

И тут новая странность. В следующем, XVII веке сообщения о Золотой Бабе как бы перестают интересовать географов и путешественников. Словно идол исчез.

И это несмотря на то, что в начале века в Россию потянулась вереница политических авантюристов, искателей наживы, соглядатаев и разведчиков различных иностранных торговых фирм, прекрасно понимавших, что для овладения этой страной потребно прежде всего отличное знание ее. Уж они-то не преминули бы сообщить о Золотой Бабе как о предлоге для исследования сибирских земель по реке Оби, все еще манившей к себе как к возможному пути в сказочный Канбалык — столицу богатейшего Китая.

И это несмотря на то, что именно XVII век был веком наибольшего наплыва иностранцев в Россию, веком, когда познания Европы о России необычайно расширились.

Ничего не сообщают о Золотой Бабе ни английские торговые агенты Логан, Персглоу, Финч — участники экспедиции на корабле «Дружба» в 1611 году; ни нидерландский купеческий сын, впоследствии дипломат и писатель Исаак Масса, восемь лет изучавший торговое дело в Москве и издавший на родине два сочинения о Сибири; ни ученый немец Адам Олеарий, бывший секретарем голштинского посольства в Москве в 1633 году; ни другие, немало разузнавшие и немало написавшие о Сибири.

Разве только шведский дворянин Петр Петрей де Эрлезунд, трижды побывавший в России, в 1620 году единичным запоздалым эхом повторил в своем сочинении старые рассказы о Золотой Бабе. С чьих-то слов он сообщает, что «Золотая Баба имела внутри пустоту, что она стояла на берегу Оби, и что она издавала звук, вроде трубного, когда жрецы совершали перед ней моления, что ей приносили в жертву черных соболей и куниц, а также убивали диких зверей и мазали кровью их ее рот и глаза. Жрецы спрашивали ее о будущем, и она давала ответы, подобно дельфийскому оракулу».

Но что стоит свидетельство одного Петрея, к тому же явно заимствованное из других источников!

О Золотой Бабе забыли. Но, кто знает, может быть, она жива до сих пор?

Осмелюсь предположить, что — да, она существует. И, будь я помоложе, отправился бы сам искать ее.

* * *

Реферат я закончил, но оказалось, что он никому не нужен. За столь «срочно нужной» работой никто не являлся.

Я позвонил

по номеру, который был записан карандашом сбоку письма. Мне ответили раздраженно, что никаких студентов в этой квартире не проживает и не проживало и что ни золотыми, ни какими-либо другими бабами здесь не интересуются.

Хорошенькая история!

Я сходил в поликлинику, измерил, наконец свое кровяное давление, достал из стола успевшую запылиться рукопись незаконченной главы об истоках Малаховки и начал понемногу забывать о Золотой Старухе и о каком-то лохмаче, втянувшем меня в оказию, стоившую месяца трудов.

И, наверное, вскоре бы благополучно забыл. Если бы не…

Однажды, когда я, закончив свои дела в библиотеке, собирался уже уходить, меня остановил молодой человек с фотоаппаратом, висевшим через плечо. Он еще не успел заговорить, как я понял, что это он — искатель Золотой Бабы, турист и антирелигиозник по совместительству.

Да, я не ошибся: он был довольно лохмат (хотя и не очень), в узеньких зеленых брючках (хотя и не на молниях) и в пестром сером пиджаке. Усиков, правда, не было. Внешне его стоило при знать даже, приятным — темные большие глаза, любезная улыбка, вежливые манеры.

— Вы не скажете, как найти Степана Аристарховича? — спросил он меня.

— Скажу, — ответил я. — Он перед вами. Хота, с вашего позволения, меня зовут Стефаном. Вы насчет Золотой Бабы?

Он как-то удивленно взглянул на меня и, помявшись, подтвердил мое, очевидно неожиданное для него, предположение.

— Да… Не совсем… Но все-таки…

— Слушаю вас, — сказал я.

— Сурен, — отрекомендовался он, пожимая мою руку.

Мы уселись за одинокий столик в углу читального зала, пустынного в этот день.

Мой новый знакомый оказался очень любезным я почтительным юношей. Насчет «нахала» я сразу же снял свои подозрения.

Молодой человек предупредительно осведомился о моем здоровье, уважительно упомянул о моих статьях и заметках по истории города, с сожалением отметил, что в последнее время не видит их в местных газетах. (Знал бы он, что причиной этому — его письмо и Золотая Баба!)

Сурен сообщил мне, что составляет фотоальбом выдающихся деятелей Урала, своих современников, и хотел бы включить в него и мой портрет. Довольно упорно отказывался я от этой чести, не считая себя вправе… Однако он настоял, утверждая, что альбом этот не выйдет за стены его комнаты и нужен ему исключительно как память о лестных встречах. То забираясь с аппаратом на стол, то совсем ложась на пол в поисках точки съемки, Сурен терзал меня добрых десять минут, пытаясь сделать снимок пофотогеничнее. И только потом скромно задал свой главный вопрос.

Ласково поглаживая лежавший перед ним футляр с фотоаппаратом, он нерешительно, словно извиняясь за свое неуместное любопытство, сказал:

— Я, знаете ли, очень люблю наш край. Особенно его историю. Да, вы угадали: меня, в частности, интересуют легенды о Золотой Бабе. Не правда ли, как это поэтично? — И, видя, что я собираюсь возражать ему быстро продолжал: — Мне довелось слышать, что где-то на севере еще должен быть жив старый шаман. Несколько лет назад его видел молодой геолог, Петров. Этот шаман, наверное, мог бы рассказать много любопытного. Да вот беда: запамятовал название селения, где он живет. Не помните ли вы, дорогой профессор? Молодой Петров, кажется, внук вашего старого друга…