Легенда об Уленшпигеле (илл. Е. Кибрика)
Шрифт:
Вдруг Ламме, не говоря в ответ ни слова, бросился на него, как бешеный бык, и стал неистово колотить его, нанося удары со всех сторон и изо всех сил; очень больно он не мог сделать ему, так как из-за полноты был довольно слаб. Судовщик, делая вид, что сопротивляется, спокойно давал ему колотить, сколько угодно.
Уленшпигель же приговаривал при этом:
— Этот бродяга поставит нам выпивки.
И женщины, дети и рабочие, смотревшие с берега, говорили:
— Кто мог думать, что толстяк такой неистовый!
И они хлопали в ладоши, а Ламме наскакивал, как глухой, между
— Проси пощады, — яростно кричал он, — или ты пролетишь у меня сквозь клёпки твоего корыта!
Стерке Пир крикнул, чтобы показать, что он не может говорить, и знаком руки просил о пощаде.
И Ламме великодушно поднял врага. Тот поднялся и, повернувшись к зрителям спиной, высунул Уленшпигелю язык. Уленшпигель хохотал, как безумный, смотря, как Ламме, гордо потрясая пером своего берета, победоносно ходит взад и вперед по палубе.
И женщины и мужчины, мальчики и девочки на берегу хлопали в ладоши изо всех сил и кричали:
— Слава победителю Стерке Пира! Это железный человек. Видели вы, как он лупил кулаками и как ударом головы опрокинул его на спину? Теперь они выпьют вместе, чтобы заключить мир. Стерке Пир уж полез в трюм и сейчас принесет оттуда вино и колбасу.
И в самом деле, Стерке Пир принес два стакана и большую кружку белого маасского вина, и Ламме заключил с ним мир. Ламме был в восторге от своей победы, от вина и колбасы и, указав на железную трубу на палубе, из которой валил густой черный дым, спросил Стерке Пира, какое это жаркое жарится в этом трюме.
— Боевая закуска, — ответил тот со смехом.
Толпа рабочих, женщин и детей разошлась — кто по домам, кто на работу, и вскоре из уст в уста полетела молва, что тут ездит на осле один толстяк, в сопровождении маленького богомольца, тоже на осле, и он сильнее Самсона, так что надо беречься, как бы не задеть его.
Ламме пил и победоносно смотрел на судовщика.
Вдруг тот сказал:
— Ваши ослы соскучились там на берегу.
И, подтянув барку к берегу, он вышел, взял одного осла за передние и за задние ноги и понес его, — как спаситель нес ягненка, — на палубу. То же сделал он, совершенно не запыхавшись, с другим ослом и тогда сказал:
— Выпьем.
Мальчик прыгнул на палубу.
И они выпили. Ламме был нем и никак не мог сообразить, он ли это, Ламме Гудзак из Дамме, победил этого силача. Он только украдкой и уже без победоносного вида посматривал на него, не без опасения, что тому вдруг придет в голову взять и его, как осла, поднять этак и бросить в Маас, чтобы отомстить за поражение.
Но Стерке Пир весело угощал его, и Ламме оправился от своего страха и снова смотрел на него с горделивой самоуверенностью.
И Стерке Пир и Уленшпигель смеялись.
Между тем ослы, очень смущенные тем, что стоят на полу, который, однако, ничем не напоминает конюшни, опустили уши и от страха не могли пить. Тогда Стерке Пир принес им два мешка с овсом, который был запасен у него для лошадей, тянувших барку, и который он купил, чтобы с него
Увидев торбы с овсом, ослы пробормотали молитву, тоскливо посмотрели на палубу и, от страха свалиться, не смели сделать ни шага вперед.
— Теперь сойдем в кухню, — сказал судовщик Уленшпигелю и Ламме, — правда, боевую кухню, но ты, мой победитель, можешь спуститься туда без страха.
— Я не боюсь и иду за тобой, — сказал Ламме.
Мальчик стал у руля.
Сойдя вниз, они увидели везде мешки с зерном, бобами, горохом, свеклой и всякими овощами.
Затем судовщик открыл дверь в маленькую кузницу и сказал:
— Так как вы, смелые люди, знаете свист вольного жаворонка, воинственный крик петуха и рев покорного трудящегося осла, то я вам покажу мою боевую кухню. Такая маленькая кузница имеется почти на всех судах, плавающих по Маасу. Она никому не внушает подозрений, так как нужна для починок на барке. Но не на всех судах есть такие прекрасные овощи, какие припасены у меня в трюме.
И, сдвинув несколько камней на полу трюма, он поднял половицу и вытащил оттуда связку мушкетных стволов, поднял ее вверх, как перышко, уложил обратно и стал показывать им наконечники для копий и алебард, клинки мечей, пороховницы, сумки для пуль.
— Да здравствует гёз! — воскликнул он. — Вот бобы и подлива к ним. Приклады наши — бараньи бедра, салат — наконечники для алебард, а эти стволы — бычьи ребра для похлебки освобождения. Да здравствует гёз! Куда доставить это продовольствие? — спросил он Уленшпигеля.
— В Нимвеген, где ты заберешь еще припасы — настоящие овощи, которые принесут тебе крестьяне в Этсене, Стефансверте и Руремонде. И они будут свистеть вольными жаворонками, а ты им ответишь боевым петушиным криком. Ты зайдешь к доктору Понтусу, который живет под Ньюве-Ваалем, и скажешь ему, что приехал в город с овощами, но боишься жары. Пока крестьяне пойдут на рынок и будут там продавать свои овощи так дорого, что их никто не купит, он скажет, что тебе делать с твоим оружием. Я все же думаю, что он прикажет тебе, несмотря на опасность, спуститься по Ваалю, Маасу и Рейну и там выменять овощи на сети, чтобы иметь случай теснее связаться с гарлингенскими рыбачьими судами, на которых много моряков, знающих пение жаворонка; дальше придется плыть вдоль берега у отмелей, пока доберешься до залива Лауэрзее, и здесь выменять сети на железо и свинец, переодеть твоих крестьян в другую одежду, чтобы они казались уроженцами островов Маркена, Флиланда, Амеланда, ловить у берегов рыбу и солить ее впрок, но не продавать, ибо «для выпивки — свежее, для войны — соленое» — старое правило.
— Стало быть, выпьем, — сказал судовщик.
И они опять поднялись на палубу.
Но Ламме был грустен и вдруг сказал:
— В вашей кузнице такой жаркий огонь, отлично можно на нем сварить рагу. Моя глотка облезла от пустого супа.
— Сейчас освежу ее, — сказал судовщик.
И он поставил перед ним жирную похлебку, в которой плавал толстый ломоть солонины.
Однако, проглотив несколько ложек, Ламме сказал:
— Моя глотка шелушится, язык горит: это не похоже на рагу из свежего мяса.