Легенда сумасшедшего
Шрифт:
У меня слипались глаза, лихорадка постепенно проходила, и боль стала отступать. Мне было жарко, и тело не чувствовало уже, казалось, ничего.
— Вы шумите, — услышал я сквозь сон голос Ирины, — а ему нужно поспать.
— Да-да, не вопрос… — послышались голоса. — Давайте петь тихонечко?..
Я ощутил теплое дыхание Ирины. Она провела ладонью по моему лбу.
— Спи, Дэн, — прошептала она, — отдыхай. А я побуду рядом, чтобы ты уснул… Чтобы тебе приснились мягкие сны, и чтобы…
Речь ее медленно затихала… слышалось бормотание… тихий звон стаканов… ритмичное дыхание моего любимого гида… ее
— Стоп-стоп-стоп! — кричит Сатана в рупор. — Сколько можно переводить пленку! Отдыхать всем! Сорок четыре минуты!
Он встает с желтого шезлонга, бросает в придорожную пыль свою дорогую сигару и почти бежит! На площадку! Ко мне! Прямиком…
— Дэн! — рявкнул он, облизав пересохшие фиолетовые губы. — Дэн, я прошу тебя! Я тебя заклинаю! Прекрати быть Не Странным!!! Ты убиваешь роль! Просто убиваешь! Ты же знаешь, что тебя нельзя заменять! И ты расслабился?!! Да тебя просто вышибут из гильдии актеров! Ты это понимаешь?!!
— А что? — Я растерянно развожу руками. — Я делаю, как велели… я пытаюсь работать… мне нужно это мхатовское «облако», образ, если хотите!
Я начинаю раздражаться.
— Образ?! — Сатана начинает покрываться лиловыми пятнами. — Образ тебе подавай?! Вспомни Джеймса Дина! Марлона Брандо, Пола Ньюмана, наконец! Тебе мало?
— Мистер Страсберг, [22] — я взял бокал вина с подноса, услужливо подставленного ассистентом, — я не могу работать в такой обстановке… — Я сделал глоток. — До сих пор я не видел сценария, — продолжил, — это возмутительно — требовать от актера каких-то достижений, настоящей игры, если он не знает, что с ним произойдет в следующей сцене! Это надругательство над системой самого Станиславского, которую так высоко ценил еще сам Сильвестр Сталлоне!
22
Ли Страсберг— американский режиссер, актер и продюсер. В 1952 году стал руководителем актерской школы-студии в Нью-Йорке, обучение вел на основе системы Станиславского. Среди выпускников школы такие артисты, как Пол Ньюман, Аль Пачино, Мэрилин Монро, Джейн Фонда, Дастин Хоффман, Роберт де Ниро, Марлон Брандо, Микки Рурк.
— Знаешь, папенькин сынок, — процедил Сатана сквозь зубы, — я сейчас медленно сожгу твою печень, потом кишечник, затем…
— Довольно! — крикнул я. — Один звонок моему адвокату!..
— Пойми, Дэн! — Сатана неожиданно смягчился. — Ты — талантливый артист! Ты — гений! А я — как ты догадываешься, тоже гениален!
Он ухмыльнулся, пнув ногой треногу юпитера.
— Играй, как я тебе говорю, и у тебя будут толпы поклонниц! Любая вагина в радиусе солнечной системы будет
— Мне нужна эта девушка, — сказал я, стиснув зубы.
— Мэрилин? — Он вскинул брови.
— Ирина, — произнес я с тихим упрямством.
Он сжал губы:
— Молодец! Ты в образе! Ты сможешь все! — Он вскинул свои руки вверх. — Ты сможешь всех! Деньги — это мусор, главное — свобода, верно?
— Верно, — кивнул я, закуривая сигарету.
— Власть над миром — это и есть полная свобода!
— А как же «Казус Белли»? И к тому же мне нужен текст: я забодался импровизировать…
— Это специальная режиссерская задумка, понимаешь? — продолжал он. — Когда артист, великий артист, такой, как ты, когда он не знает, что произойдет с ним в следующей сцене, но примерно предупрежден, — он реагирует как обыкновенный человек! Понимаешь? Люди верят ему! А он себе — нет! Помни! Ты — Странный, у тебя воняет совесть: это от мотиваций! Ты — среднеазиатская лама, ты жуешь губы! Ты боишься верблюдов, но отважно едешь на них! Ты — Царь, ты — Бог! Ты — раб! Ты — червь! Ты не моешь уши! Ты плаваешь в гуще патоки! Пойми! За крепостью всегда идет башня! Башня Титанов! Ты будешь драться с титанами?
— Ну и что ты этим хочешь сказать? — Я нервно отхлебнул из бокала.
— Я не хочу! — Сатана захохотал. — Я — говорю! Ты слышал о раввине Леви бен Бецалеле?
— Ой, ну это уж совсем попса, — отмахнулся я. — Ты мне сейчас будешь втирать про то, как хреново, когда человек пытается превозмочь творца, и этот раввин, кроме древних знаний и умения программировать дроидов, не мог больше ничего… А вторая крайность этой крайности была слепая преданность хозяину, тупая жажда действий — не, ну тут все ясно…
Декорации сменились: сперва я увидел ореховое бюро с телескопом, паяльником и кучей рассыпавшихся коробков. На заднем фоне стояла открытая бутылка пива.
Но внезапно коробки выросли и покрылись окнами, телескоп превратился в бледный диск солнца, еле проглядывающий сквозь облака.
Паяльник стал чугунной пушкой, а бутылка — очень естественно приняла облик силуэта готического собора.
Вокруг меня стояли какие-то странные дома по два-три этажа, которые были поналеплены почти друг на друга. Ноги мои в тяжелых берцах упирались в мостовую, выложенную небольшими закругленными камнями. Я пошел вперед, неуверенно ступая по неровностям мостовой.
— Это новый съемочный павильон? — спросил я у серого дождливого неба, украшенного акварельными разводами туч.
Но небо молчало, моросил мелкий дождик, и вокруг не было ни души, пусто, как в обойме после перестрелки.
Я продолжал идти вперед: а что мне еще оставалось делать?
— В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, — раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху. — Иначе — март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего голема. Для проведения магического ритуала необходимо было дождаться определенного положения звезд, после чего выждать еще семь дней и найти подходящую глину. В создании должны непременно участвовать четыре стихии: земля (глина), вода (в которой размачивали глину), воздух (для осушения глины) и огонь (для обжига).