Легенда Татр

Пшерва Казимеж Тетмайер

Разбойники, даже сам Яно Нендза Литмановский, атаман над атаманами, гроза долин и деревень, которого намывали и «горным орлом», и «лесной рысью», и «молнией с неба», смелейший из смельчаков, гордец из гордецов, – и тот почитал Лентовского за его славу, значение, ум и богатство.

– Слава господу Иисусу Христу! – сказал, подходя, Лентовский.

– Во веки веков. Аминь. Здравствуйте! – ответил Собек.

Когда они пожали друг другу руки, Лентовский сказал пану:

– Это Собек Топор, баца.

Потом важно поднял голову и добавил, указывая на прибывшего:

– Пан Костка, королевский

полковник.

Собек обнажил голову.

Но Костка быстро подошел к нему, заставил надеть шляпу, пожал руку и сказал:

– Рад познакомиться с вами, баца. Я много о вас слышу, когда бываю под Татрами. Вижу, что вас недаром хвалили.

– Молод еще он, но силен и смел, – сказал Лентовский.

А Собек, обрадованный любезностью и комплиментом полковника, указал рукой на шалаш:

– Милости просим!

– Собек, – немедленно начал Лентовский, – мы к вам пришли не попусту. У пана есть королевская грамота. Король велит нам подниматься и бить панов. Он хочет, чтобы в Польше правил только он и чтобы в ней были одни мужики. Полковник послан поднять народ. Королевские приказы у него есть, с подстаростой новотаргским, Викторином Здановским, которого вы знаете, и с паном ректором, Мартином Радоцким, он уже сговорился. Я иду с паном по деревням. Я подниму людей в Дунайце, Витове, Хохлове, Длугополье, Людзимеже, Кинёвке, Марушине, а вы должны поднять подгалян, особенно вашу родню. Потому что каждый Топор – это топор, а вы над Топорами голова. Мардул, Галиц, Хованьцев, Лоясов из Поронина, Гонсениц, Сечков, Вальчаков, Собчаков из-под Копы, Гадеев, Матеев, Моцарных, Стопков, Питоней из Полян – всех надо поднять!

– Поднимутся, – ответил Собек.

– Ну, не говорил я пану? – с довольным видом обратился Лентовский к Костке. – Я людей знаю. Коли я подниму старых, а он – молодых, так все вокруг загудит, встанут мужики, как один! За все обиды, за гнет, за бесчинства, за притеснения, за грабеж и разбой шляхетский будем мстить! Мне надо было, Собек, только того, чтобы вы были на нашей стороне.

Несказанно счастлив был Собек, что перед полковником и послом королевским сам «маршал» Лентовский признал его таким ценным человеком. И он ответил с радостным смущением:

– Надо бы с Яно Литмановским столковаться.

– Э! – отвечал Лентовский. – Яно – молодец мужик, только ветрогон! Да и вор отчаянный! Кабы мы воровать шли, – ну, тогда лучше его никого нет, а здесь совсем иное дело. Яно и не удержать: в первую же ночь, как в долину спустится, пойдет грабить. Потом его позовем, – когда грабить будем.

– Ну, коли только за этим дело станет, так его искать не надо! – засмеялся Собек. – Есть у меня тут Франек Мардула, хромого Войтека из Тихого сын, – может, знаете?

– Это не тот, который ксендзу в городе сказал: «Я бы у господа бога звезды крал, кабы у меня были крылья»? Слышал. Много об этом говорили…

– Вот, вот, этот самый.

– Там, на горах, мужики уже тронулись, – сказал Костка, – Знаете ли вы, баца, что войска и шляхта далеко отсюда, с королем на казацкой войне?

– И от нас кое-кто туда ушел.

– Дело пойдет легко, – войска нет.

– А по-моему, коли драться, так чтобы было с кем, – отрезал Собек.

– Погоди еще! Это только начало, – сказал Костка, хитро и смело взглянув

на него.

Так разговаривая, они дошли до шалаша, где их с любопытством ожидали пастухи и пастушки.

На высокий кряж Лиловой горы взбежала, бросив коров, Марина. В голове у нее шумело, кипело сердце. Коров с моих она оставила другим пастушкам, а сама, как серна, бежала по красным скалам, пока не достигла перевала.

Долина под нею со стороны венгерской границы подернута была золотистой солнечной дымкой. Сухой, легкий воздух колыхался и дрожал над землей, взволнованный быстрым утренним ветерком. Иногда отрывались клочья тумана и, взлетая, цеплялись за склоны и выступы высоких и величественных Голых гор.

Снизу, из тумана, слышались медные колокольцы липтовских волов, которые паслись в долине.

Марина сама не помнила, как взбежала она с бичом в руке на перевал.

Всю ночь она просидела в шалаше, слушая разговоры прибывших. На табуретках и скамьях сидели брат ее Собек, старики Крот и Бырнас, Мардула, Галайда и другие пастухи, а также Лентовский и незнакомый пан в коротком черном кафтане. Пан этот говорил больше всех. Говорил о страшных обидах, о страшной мужицкой доле там, ниже, в подгорных деревнях, где паны живут кровавым мужицким потом, где мужики умирают под панскими батогами, где их лишают самых священных и вечных прав, отнимают добро, где душит их барщина, где мужик считается хуже собаки, хуже скота, где гнет идет рука об руку с издевательством, где истязают мужчин и насилуют женщин, где шляхтич плевок свой почитает выше мужицкой чести, соплю свою – дороже его жизни.

И среди фамилий, которые все снова и снова поминал Костка, чаще всего звучала фамилия Сенявских из Сенявы, имя молодого сына воеводы, который пинал сапогами мужиков и баб так, что на их животах и спинах оставались следы подковок.

Закипало сердце Марины.

Этот панич, покрытый золотом, был палачом, кровопийцей, грабителем и извергом.

Был чудовищем, при воспоминании о котором люди крестились…

Он насиловал юных девушек, увозил матерей и жен в покои своего замка и наутро после распутной ночи приказывал плетками выгонять их оттуда…

Он был негодяем, который приказывал своим гайдукам перед глазами гостей донага раздевать девушек, матерей и жен…

И его она любила?

Кровь бурлила в жилах Марины, и дрожали ее пальцы, сжимавшие кнут…

Единственная женщина в шалаше, она слушала эти рассказы всю ночь, не произнося ни слова, прижавшись к стене в углу.

Этот человек, которого именовали королевским полковником, призывал к мести, к восстанию, призывал сбросить оковы, освободиться от шляхетского ига. Он говорил, что король только по настоянию шляхты пошел на войну с украинскими мужиками; казацкого гетмана Хмельницкого он называл освободителем русских мужиков, самого себя – будущим освободителем мужиков Польши. Говорил, что шляхта задумала бунтовать против короля, который желает добра народу. Показывал грамоты и объявлял, что в них король призывает мужиков защитить его самого и восстать против шляхты. Перечислял местности, где мужики, в особенности гурали из Бескид, уже восстали, и называл имена их вождей. Угощал вином, принесенным с собою, и, чокаясь с Лентовским и Собеком, пил за мужицкую свободу.