Легендарный барон
Шрифт:
Интересно отметить, что первыми же выстрелами монголы убили командира полка Преображенского и полкового адъютанта, ехавших впереди полковой колонны. Это не было простой случайностью, потому что стрелки вели правильную охоту за красными командирами и неплохо на этом деле зарабатывали. Барон платил по 25 рублей серебром за голову. Собственные наблюдения за этой «охотой» мы проверяли путем опроса пленных и от них имели подтверждающие сведения о больших потерях в командном составе их частей. В частности, тот же самый 235-й полк на следующий день потерял и второго своего командира, что отнюдь не удивительно, так как некоторые из монголов бьют без промаха по бегущей косуле на 1200–1500 шагов. Объяснение такого явления кроется в исключительной остроте зрения и отсутствии у этих первобытных людей того, что у нас зовется нервами.
Бой на перевале Дзун-Харьястай продолжался до наступления темноты. С нашей стороны введено
Когда стемнело, наши части были сняты с позиции с соблюдением всяческих предосторожностей, и отошли в урочище Будун (18–20 верст от перевала), к перевозу через р. Селенгу.
Памятный отход… Налетела гроза, гроза в горах… Молнии чертили небо по всем направлениям. Грохот громовых ударов с безумной энергией волнами перекатывался по вершинам. А с беспрестанно разрывавшегося неба и с крутых склонов узкой пади обрушивались яростные лавины воды. В такт каждого взрыва грома всадники-монголы, словно былинки, пригибались к лукам своих седел. И до тех пор, пока гроза не утихла, то возвышая голоса до степени дикого воя, то понижая до чуть слышного бормотания, тянули они свои молитвы, а может быть, творили заклинания. В этом своеобразном хоре слышался ужас и стоны, и, порой, мольба номада, беззащитного перед столь устрашающими явлениями природы. Но почему так гневались старые боги? Да, вероятно, потому, что пришельцы учинили грубую бойню на священном перевале, у самого омбона, где столько поколений людей творило благочестивую молитву.
Гроза уходила на северо-восток. Дождь перестал. И только постепенно угасавшие зарницы напоминали о недавнем драматическом эпизоде в атмосфере, разыгранном с такой поражающей воображение экспрессией.
В седьмом часу 11 июня из оставленной нами ночью пади Дзун-Харьястай показались группы, а затем колонны пеших красноармейцев. В 8 часов цепи их были уже в 2000 шагов от наших постов. Позиция унгерновцев страдала крупными погрешностями. Правый ее фланг упирался в реку под углом в 50 градусов, а левый сливался со степью. Генерал Резухин до последней возможности не вызывал на позицию свою отдыхающую бригаду. По тревоге оба полка вынеслись вперед и заняли заранее намеченные места. Стрелковые цепи наших спешенных полков залегали на двух соединенных между собой сопках, полого спускающихся в сторону противника. Левый же совершенно открытый со стороны степи фланг и свой тыл генерал оборонял лишь двухорудийной конно-горной батареей поручика Балка, укрыв ее за маленькую круглую сопочку, которая находилась в одной-полутора верстах левее фланга основных позиций. Главнейшие опасности таились в том, что, в случае обхода противником левого фланга, некуда было отступать и, во избежание худших зол, пришлось бы броситься в Селенгу. Перспектива эта была не из приятных, так как река в том пункте имела до 150 саженей ширины, при скорости течения 12–15 верст в час.
Красные повели наступление силами в 4–5 батальонов (почти два полка). Третий же полк красноармейской бригады (или же недостающие батальоны от тех двух полков) отправился в обход, но по счастью запоздал. Он вышел на сцену лишь в сумерках, когда схватка была определенно решена в нашу пользу. Ввиду того, что генерал Резухин вызвал на позицию оба полка, в резерве осталась только одна лишь 5-я оренбургско-забайкальская сотня 2-го полка и два горных орудия поручика Виноградова. Вскоре после начала боя из соседней пади, которая выходила в долину Селенги верстах в двух-трех к западу от пади Дзун-Харьястай, выскочил трехэскадронный отряд конницы противника. Он быстро пошел по направлению к батарее Балка, с намерением прорваться в наш тыл.
Эти эскадроны были встречены артиллерийским огнем и поспешно ретировались в ту же падь, из которой они имели неосторожность появиться. Вся эта конная группа или, по крайней мере, два эскадрона перешли через горы обратно в падь Дзун-Харястай и после 13 часов оказались против нашего левого фланга.
К тому времени на этом фланге создалась угроза удара во фланг и тыл нашего 2-го полка, потому что красноармейцы начали накапливаться на своем правом фланге. Для парирования задуманной красными операции,
Подполковник Островский, принявший команду от вновь раненого генерала Резухина, послал Слюсу одну пушку поручика Виноградова и 4-й взвод его сотни. Виноградов обстрелял тот эскадрон, который оставался на месте, против правого фланга красных, после чего эта конная честь поскакала на присоединение к своему ранее ушедшему в обход эскадрону. Здесь, на фланге, красные спешились и вступили в перестрелку с сотней Слюса. Следовало с минуты на минуту ожидать конной атаки красных. Поэтому, когда они прекратили огонь, Слюс приказал подать лошадей его сотни и немедленно следовать за ним. Сам же сотник с семью офицерами и всадниками бросился вперед и с того пригорка, с которого недавно еще стреляли красные, увидел, что оба эскадрона садятся на лошадей в 200 шагах от него.
Не задерживаясь ни на секунду, восемь всадников с шашками наголо дважды пролетели через дивизион противника вперед и назад, чем внесли полное расстройство в ряды оторопевших от неожиданности врагов.
Красноармейские кавалеристы так и не успели оправиться от полученного шока, потому что на них неслась уже вся 5-я сотня. Они ускакали в падь Дзун-Харьястай. Подполковник Островский поддержал порыв Слюса 6-й сотней 3-го полка (единственная сотня из всей дивизии, которая имела пики).
С двумя сотнями и одним орудием сотник Слюс ударил во фланг пехоты, с угрозой их тылу; и красноармейцы вместо того, чтобы охватить наш фланг, сами оказались обойденными. Они были вынуждены загнуть свой правый фланг. С целью побудить противника к отступлению по всему фронту, Островский трижды бросал в конную атаку дивизион сотника Очирова против центра и левого фланга красных, но последние искусно отразили эти атаки огнем своих пулеметов. Подполковник Островский не дал противнику возможности оправиться от этих атак, а также и не допустил ликвидировать угрозу Слюса в отношении правого фланга. Он перешел в общее наступление в пешем строю девятью сотнями. Завязался жаркий бой, в котором обе стороны крепко дрались за каждую складку местности. В конце концов, красноармейцы не выдержали напора и медленно покатились назад. Они отходили в полном порядке и, цепляясь за каждый пригорочек, успешно оборонялись с помощью пулеметов, которые тащили на плечах.
К концу дня у горловины Дзун-Харьястай атака захлебнулась. Островский вынужден был бросить вперед свой последний резерв — сотню, составленную из тех бывших красноармейцев, которых мы взяли в плен в разных боях несколько дней тому назад. Из вполне понятных опасений он до последней возможности держал эту сотню подле себя, под своим непосредственным надзором. Но сомнения были напрасны. Новые унгерновцы дрались, как львы (по выражению подполковника Островского). Никто из них не перешел обратно к красным. В то же самое время сильно вырвавшийся вперед дивизион Слюса открыл ружейный и артиллерийский огонь в тыл противника, а два взвода пушкаревской сотни поднялись до полугоры в горловине пади Дзун-Харьястай. Красные были сломлены и наконец-то побежали врассыпную, побросав пулеметы и обоз.
Бой в урочище Будун тянулся до вечера. В сумерках, когда остатки разбитых полков скрылись в глубине пади, из той же смежной пади, откуда утром выходила конная группа, отбитая огнем батареи поручика Балка, показалась крупная пехотная часть. Можно думать что она должна была появиться на сцене несколькими часами раньше и нанести сокрушительный удар по нашему флангу и тылу, чтобы прижать к реке. Сотник Слюс повернул своих казаков на 180 градусов и открыл огонь по этой красноармейской части с близкой дистанции. Обходная колонна не ожидала, что у самой горловины пади она нарвется на унгерновцев. От внезапности она смешалась и быстро укрылась в свою падь. Нашими трофеями оказались пленные, пулеметы и обоз, в котором нашелся драгоценный груз в виде нескольких лазаретных двуколок с перевязочными материалами и медикаментами. В горловине пади Дзун — Харьястай стояли 4 полевых пушки с порубленными постромками. Нам они не подходили ни с какой стороны. Поэтому мы оставили их на месте со спокойной совестью. Пленные показали, что советское командование было убеждено в победе. Большевики не сомневались в том, что потопят нас в Селенге. Но опоздание некоторых частей — артиллерии и обходной колонны — спутало их карты.