Легенды и сказы лесной стороны

Афоньшин Сергей Васильевич

мирного, бесталанного, а именем волгаря удалого,

разбойного. Народная память проста да правдива:

знает, кого при себе удержать.

На рассвете Семеновы молодцы свой челн в Аксе-

нову старицу завели, в конец проплыли и у знакомой

зимницы причалили. Причалили и дивятся диву див-

ному. На берегу, под вязами, два больших челна вверх

дном опрокинуты. В обрывистом берегу старицы зем-

лянки выкопаны, двери черной одежкой от комаров

занавешены.

И рыжий монах в челне вдали по озеру

плавает, снасти выбирает. И сверкает в сетях серебро

живое, холодное. Вот и старец Аксен из закутки встре-

чать спешит, а с ним опять же монах. Монах, а с ме-

чом у пояса. Тут молодцы атамана на ковре из чел-

на подняли и под вязы на мураву вынесли.

Склонился целитель Макарий над увечным ата-

маном и на его висок руку свою бережно положил.

Живой стрункой билась неприметная жилка, билась,

вздрагивая, словно сказать хотела: «Пока жив — жив

пока! Пока жив — жив пока!» Стучит и бьется жил-

ка жизни под пальцами инока, бойко, но тревожно,

будто на помощь зовет. Ухватили молодцы ковер за

углы и вслед за целителем в зимницу атамана по-

несли.

Атаману Позолоте в то утро снились Волга и Оле-

на. По играющей реке плывет посудина, дополна до-

бром нагружена, на низы плывет, в орду татарскую.

Это бояре низовской земли ханам дары отправляют.

Плывет баржа, сосновым опалубком под солнышком

сверкает, смолеными боками похваляется. Не торо-

пясь плывет. А он, Позолота, берегом на перехват

спешит. Но по колено вязнут ноги в сыпучем речном

песке, и отстали где-то его шестеро верных удальцов-

товарищей. А голодные смерды кричат издали: «Хле-

ба нам, Позолота, хлебушка!» И сердится атаман и

плакать готов, кляня свое бессилие. А ноги по песку

сыпучему никак не идут. Вдруг откуда-то краса

Олена взялась. Подобрала подол одежины и навстре-

чу посудине водой пошла. Ухватила баржу за просмо-

ленный канат и, как щепочку, к берегу приволокла.

И никого-то на той посудине: ни боярина, ни баска-

ка, а хлебушка-жита голодным людям — полным-

полно! И так атаману стало легко да радостно, что

руками взмахнул, как крыльями, и из песка сыпуче-

го вырвался, — и проснулся.

Ни Волги, ни Олены, ни баржи просмоленной, ни

смердов голодных. Полумрак кругом. В крохотное

оконце сквозь ветхую занавесь свет пробивается. Жад-

ный

комар одиноко гудит. А в ногах — черный-

монах стоит. Черные и одежда, и борода, но

не скрыть им силы и худобы. Вот он к изголовью

шагнул, коснулся рукой атамановой головы. Бьется

под пальцами целителя живая жилка, слабо, но ров-

но, надежно: «Жив буду — буду жив, жив буду —

буду жив!» Хворобый атаман тоже чувствует, слышит

это биение, а инок целитель и слышит и знает: будет

жить!

С больного плеча повязку бережно снял и к ране

что-то новое, прохладное да такое пахучее приложил.

И снова суровым холстом повязал, поучая:

— Терпи, терпи, молодец, снова атаманом будешь!

После того из глиняной фляжки недужному дал

глотнуть. И раз, и другой, и третий. Пьет Позолота

из фляжки, и чудится ему, что не впервые он такую

горечь пьет. Ох, горше полыни настой коры ясене-

вой! Но сладок и крепок сон под шум вот этого де-

рева, что нависло над кровлей избы Аксеновой. Как

крепко спится, без озноба и трясения! А монах все

чернее и чернее становится, пока не пропал вовсе

в сумраке. Вот и спит атаман.

Пока инок Макарий атамана Позолоту от хвори

выхаживал, его шестеро молодцов с монахами нас-

тоящую дружбу завели и помогали им во всяких де-

лах. А монахи-мастера, швец да шварь, им одежку да

обувку заново починили — хоть снова разбойничать

иди, хоть гуляй да пляши. Рыбарь Варнава неустан-

но комаров на Узоле своей кровушкой поил-кормил

и рыбку ловил. И с утренним солнышком в Аксенову

заводь заплывал. Тут все — и монахи и удальцы —

дело забывали, ко берегу сбегались на улов-добычу

подивиться, рыбаря за талан похвалить.

В ту пору день да ночь как раз спор затевали о

том, кому убывать, кому прибывать. Липа доцвета-

ла, шиповник розовые лепестки по земле рассыпал,

калина с рябиной последний наряд донашивали. И

комары от жары попритихли. Над Аксеновой стари-

цей тепло и солнечно, и вольготно так, что не нады-

шишься. Но не выходит, не позволено выходить на

жарынь да солнышко хворобому атаману. «Лихоман-

ка, хворь трясучая, от жары и солнышка упрямства

и зла набирается и крепче за больного держится. При

лихорадке надо в тени, в прохладе сидеть, вечерней

сырости избегать, тогда посмирней ей быть. Да не за-

бывать горькое ясеневое питие пить!» — так иноком-

целителем сказано. А рука у Позолоты к лубку при-

вязана, суровым холстом замотана. Черный монах не