Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
Ни Горький, ни Шаляпин не упоминают, что после пения артист взял шапку и пошел меж столиками собирать деньги. Бросали их не скупясь. И, как свидетельствует очевидица — писательница Т. Щепкина-Куперник: «Собрал он огромную сумму». «На революцию!» — говорил Шаляпин, как все тогда не ведавший, во что все выльется.
А вылилось октябрем 1917-го. Тогда по замечательному фасаду «Метрополя» лупили из пулеметов и даже несколько раз пальнули из пушки. «А как же? — объясняли нам в школьных учебниках. — Ведь «Метрополь» стал одним из последних бастионов контрреволюции». «Контрреволюцию» работы Врубеля и других выдающихся мастеров русской культуры защищали мальчишки-юнкера. А убивали их и крушили здание малограмотные пришлые люмпены, которых учебник целомудренно обозвал «отряд иногородних революционных рабочих,
Самые существенные перемены произошли внутри. Там совсем недавние ароматы и звуки прежней жизни сменил торопливый топот сапог, скрип кожаных тужурок, запахи пота и лохматых, пахнувших сырой овчиной папах. В ресторанном зале царил полумрак, который тщетно пытались разогнать две-три лампочки в хрустальных чашечках. В центре серел цементным дном высохший фонтан. Вокруг него — кто на чем — сидели люди и слушали оратора, который вещал с притащенной откуда-то трибуны. Это заседал временно размещенный здесь Центральный исполнительный комитет — вроде бы главный законодательный орган страны, так сказать, голос народа, который большевистские вожди превратили в безгласную пародию на парламент. Зал бывшего ресторана, где циковцы какое-то время заседали, скоро превратили в «первую советскую столовую». Перед тем как перебраться в другое место, ЦИК под руководством товарища Свердлова принял здесь постановление о введении продразверстки. После того как у крестьян стали насильственно отбирать зерно, «скучно» стало даже в привилегированной «первой столовке», где звон оловянных ложек и мисок зазвучал довольно «минорно». Впрочем, ответственным товарищам, разместившимся вместе со своими женами и детьми в шикарных номерах, жилось повеселее. Как и свежеиспеченному начальству из временно занявших «Метрополь» правительственных учреждений (третий этаж, например, оккупировал Наркомат иностранных дел). Там по-прежнему «старорежимно» расстилались дорогие ковры. И разносили чай по номерам эфемерные существа в белых кружевных фартучках.
К 1929 году бурное жилищное партстроительство для номенклатуры достигло таких успехов, что родное рабоче-крестьянское правительство сочло возможным освободить «Метрополь» для «Интуриста», который вновь открыл в нем гостиницу. С этого момента в этом помещении получили возможность остановиться, нормально покушать в возрожденном ресторане люди не столь номенклатурные, но зато очень известные: например, отечественное медицинское светило И. Мечников, художник И. Репин или композитор С. Прокофьев. Останавливались в ней и знаменитые иностранные визитеры, вроде писателя Бернарда Шоу (1931) или Бертольта Брехта (1942).
Бывало, что и судьбы известных всей стране людей здесь связывались. Например, именно в фойе «Метрополя» Сергей Есенин признавался в любви Айседоре Дункан, а в ресторане впервые встретились Галина Вишневская и Мстислав Ростропович. Здесь же кушал и даже первое время после возвращения в СССР жил в одном из номеров заметно обескураженный этим своим опрометчивым шагом А. Куприн.
Ну а «передовой рабочий класс» озабоченно шмыгал мимо, лишь иногда задирая голову, чтобы мимоходом полюбоваться врубелевской «Принцессой Грезой». А также пробежать глазами фразу, которую уже в советское время выложили на той стороне здания, что смотрит на памятник Карлу Марксу. Надпись гласила: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала». И подпись: «В.И. Ленин».
Про освобождение от «гнета капитала» потом трезвонили 70 лет подряд. Но в 1920-х годах от разрухи и голода население спас нэп, то есть как раз частный капитал. В тот же период в «Метрополе» снова заработал ресторан. На небольшой период он закрывался лишь в конце 1925 года. Но по уважительной причине: в Фонтанном зале Второго Дома
Виноват! В ресторане Второго Дома Советов.
Свою порцию радости несколько лет спустя в этом же ресторане получил и народный артист СССР, мхатовец Михаил Яншин. Как-то там за ужином он углядел в меню название, которое привело его в большое волнение. Именовалось оно «омлет с вязигой». Когда-то в «Метрополе» это высоко ценимое подлинными гурманами блюдо всегда можно было заказать. Но потом в силу известных исторических причин, казалось бы, исчезло навсегда. Яншин подозвал официанта и стал заказывать этот омлет, входя в мельчайшие подробности. Когда все уж, казалось, обсудили и официант стал уходить, Яншин его вернул. И тихим, нежным голосом, как будто речь шла о новорожденном младенце, сказал: «И ты поосторожнее с ним, братец. Будешь нести, накрой не одной салфеткой, а тремя, чтобы он не простудился». Официант принес омлет. И привел с собой шеф-повара. И пока Яншин накладывал себе с блюда на тарелку и с упоением ел, повар стоял у колонны и, прикладывая к глазам и носу салфетку, бормотал: «Благодарю тебя, Господи, сподобил еще раз увидеть, как господа едят».
Ох, сколько лет после этого ленинские и прочие обязательные к употреблению цитаты в жизни наших людей заменяли нормальную гастрономию! Без малого три четверти века.
Однако, когда в дни Московской Олимпиады перед ее высокими зарубежными гостями потребовалось блеснуть нашим богатырским гостеприимством, старый добрый «Метрополь» не подвел. Пожалуй, наибольшим успехом в те дни пользовалась специально открытая в нем к Играм русская чайная. По моему наблюдению, в заставленном самоварами, пузатыми чайниками зале, на антресолях которого бушевал русский народный оркестр, видавшая разнообразные гастрономические виды зарубежная публика сдавалась без боя.
А все потому, что большинство из них оказалось совершенно не в состоянии противостоять искушению хорошенько откушать блинов с семгой, икрой, сметаной или маслом.
Сопротивляться было бесполезно. Да и куда деваться? После разминки в чайной уходить надо было через главный зал. А там…
Словом, если в русской чайной многое можно было смело посвящать светлой памяти Ивана Яковлевича Тестова, то в ресторанном меню главного зала явно угадывались далекие отзвуки когда-то блистательного «Славянского базара». Здесь бал правили дичь и рыба. Из мясного особенно был хорош фирменный бифштекс из говяжьей вырезки, обжаренный на сковороде в кипящем масле с обеих сторон до румяной, нежно похрустывающей корочки. Подавалось это дивное блюдо с картофельными крекерами и острым соусом.
Особо тогда потрафили, конечно, любителям рыбного. Вот лишь несколько названий для знатоков: рыба фри, рыба «по-русски», «по-московски», «по-польски», паровая и т. д. и т. п.
А ведь надо было еще добраться до десерта — пломбира «Метрополь» в шоколадном соусе и нашпигованного жареным миндалем…
Но многие, между прочим, очень даже добирались!
И вот им я бы без колебания сразу давал большую золотую медаль на Олимпийских играх для любителей хорошенько покушать, если бы таковые конечно же существовали.
Между прочим, я тогда не поленился — оставил себе в качестве сувенира запись в журналистской книжке рецепта салата «Метрополь», который хотелось бы процитировать: курятина, перемешанная с мякотью вареной куропатки, мелко порезанный картофель и соленый огурец в равной пропорции, 10 граммов зернистой икры и немного фруктов для нарядности…
Потом я не без грустной улыбки несколько раз натыкался на эту запись. И сразу же захлопывал книжку. Потому что кулинарная сказка закончилась, олимпийский Мишка улетел. А мы так и остались один на один с яростно надвигающейся перестройкой и стремительно пустеющими прилавками.