Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
Сегодня, конечно, многое поменялось. Причем настолько, что, несмотря на относительно бережное отношение к старине в «Метрополе», прежнего «старомосковского гранда» не узнать. По-современному перестроена вся система обслуживания. Рядом с рестораном работает ночной клуб. На кухне «колдует» новое поколение мастеров. И, судя по тому, что, скажем, в 1998 году на первом московском конкурсе звание «лучшего повара города» было присвоено Андрею Малахову, а титул «лучшего кондитера» получила Наталья Назарова, и оба — работники ресторана «Метрополь», «колдует» на высшем уровне.
Так что уже тогда новое начало наступать по всем фронтам.
Из лучшего прежнего также остался прекрасный вид на Театральную площадь с Большим театром на ее западной стороне. А наиболее забавного — памятник Карлу Марксу в сквере на южной стороне. Сам памятник открыли 19 октября 1961 года. Именно с той поры любоваться на него можно было с летней веранды одноименного с отелем кафе, которое в годы моей молодости славилось чудесным кофе, фирменными бриошами, пончиками и смуглым аппетитным хворостом. Уже тогда гривастый профиль гранитного Карла Маркса вызывал противоречивые чувства. Тем более что за прошедшие десятилетия памятник превратился в городскую достопримечательность. Причем отнюдь не в силу какой-то своей особой художественной выразительности. А благодаря исключительно точной оценке остроумной Фаины Георгиевны Раневской, в свое время окрестившей монумент «холодильником с бородой». А еще голубям. Почему-то именно на этом «холодильнике» их до сих пор частенько поражает чудовищное желудочное недержание…
Но к комбинату питания нынешнего «Метрополя» это, как вы понимаете, никакого отношения не имеет.
«Националь». Европейский бренд с кремлевской наценкой
Близость к Кремлю всегда была в моде. Особенно в советские годы. Однако, когда в самом конце XIX века Варваринское акционерное общество домовладельцев присмотрело себе на углу Моисеевской площади и Тверской этот кусочек московской земли для застройки, никакими Совдепами еще даже не пахло. Да и центр власти находился не в хлебосольной Москве, а в чопорном Петербурге. Просто очень уж хороша была площадка для возведения гостиницы: в самом центре исторической части города, буквально в двух шагах от древнего Кремля.
А уж далее сам ход событий показал, что это было грамотным вложением средств.
Положение, как говорится, обязывает…
Здание отеля с роскошными номерами, рестораном и кафе, спроектированное архитектором А. Ивановым, возвели к 1903 году. Первое время гостиница называлась «Национальной». Однако как раз ничего национального, если под этим подразумевать терема да церквушки, в ее облике не было. Позже в советских путеводителях по этому поводу даже уничижительно писали, что «эго типично эклектическое сооружение, каких множество в городах Западной Европы». То обстоятельство, что существование внутри этой «эклектики» было исключительно комфортным, особенно не выпячивалось.
Но зато было сразу же принято в расчет, когда Петроград оказался в непосредственной близости от фронтов сразу Первой мировой и Гражданской войн. В марте 1918 года столицу Советской республики спешно перевели из города на Неве в Москву. И на период, пока в Кремле, сильно захламленном еще с октябрьских 1917 года боев, наводили порядок, в 107-й номер «Националя» заселился сам товарищ В.И. Ленин. Через неделю вождь, а за ним и весь правительственный обоз с домочадцами перебрались за высокие кремлевские стены. А сама гостиница
О «Метрополе», преобразованном во Второй Дом Советов, речь уже шла. Но для изначально немаленького партийно-советского аппарата это была капля в море. Поэтому к бывшему «Дворцу еды» на Театральной площади мгновенно добавились особняк на Делегатской улице (№ 3), гостиница «Петергоф» на Моховой (№ 4), бывший дом графа Шереметева в Романовом переулке (№ 5).
«Националь» был объявлен Первым Домом Советов. И в соответствии с этим премьерским званием на целых полтора десятилетия оказался оккупированным семьями советских и партийных работников высшего ранга.
Примерно тогда же угловую часть здания украсило большое майоликовое панно с мрачноватым индустриальным пейзажем — одним из ярких образцов реализации ленинского плана монументальной пропаганды.
Другие — гораздо менее афишируемые, но зато гораздо более ощутимые достижения нового строя — утверждались тут же, за украшенной индустриальным пейзажем стеной. Там в отдельно взятых номерах класса люкс уже вовсю разгоралась заря нового быта.
Новое, в частности, заключалось в том, что в роскошных гостиничных апартаментах советские бюрократы действительно жили коммуной. Однако совсем не такой, какую власть скоро принялась насаждать на селе или среди жильцов густонаселенных коммунальных квартир. Просто в комфортабельных, хорошо отапливаемых, с ванными и горячей водой номерах кухни вообще не были предусмотрены. Поэтому большие рабоче-крестьянские начальники вместе со своей родней коллективно питались здесь же, в бывших лучших московских гостиничных ресторанах.
Потом, когда эти островки социалистического благополучия переместили в лучшие для своего времени новостройки, а усиленное питание стали выдавать спецпайками, гостиницам с находившимися при них ресторанами вернули прежнее назначение.
Неувядаемо «европейски эклектичный» «Националь» отвели для приема высоких зарубежных гостей, а также приятного времяпрепровождения тех советских граждан, которые располагали деньгами и, как правило, принадлежали к политической, научной или творческой элите.
Услаждали их, пожалуй, самые лучшие в конце 1930-х годов джазовые коллективы Цфасмана и Утесова.
Из иностранцев здесь особенно привечали «властителей дум» — наиболее авторитетных на Западе писателей, которые, по расчетам Кремля, могли быть особенно полезными в качестве «больших друзей СССР». Не случайно в разное время в «Национале» останавливались Анатоль Франс, Анри Барбюс, Джон Рид, Мартин Андерсен-Нексе, Герберт Уэллс и многие другие. Взгляд на советскую жизнь из комфортабельных апартаментов с видом на кремлевские башни, равно как и проникновенные беседы за уставленными яствами банкетными столами «Националя», много способствовали благоприятному восприятию. Не зря же на удочку щедрого гостеприимства и знаменитого сталинского обаяния (тот, когда нужно, умел бывать и таким) попались даже такие зоркие к действительности и чувствительные к фальши мастера пера, как Бернард Шоу и Леон Фейхтвангер. Причем последний настолько, что в самый разгар массовых репрессий в СССР в своей документальной книжке «Москва 1937 года» ухитрился найти положительный смысл в прославлении товарища Сталина — главного вдохновителя и организатора Большого террора.