Легенды московского застолья. Заметки о вкусной, не очень вкусной, здоровой и не совсем здоровой, но все равно удивительно интересной жизни
Шрифт:
Так «Дом Герцена» де-факто превращался в некий литературный центр страны. Впереди явно маячил призрак окончательного организационного объединения писательского труда, что доселе казалось совершенно противоестественным в силу самой его индивидуалистической природы. Однако на повестке дня перед литераторами стояло столько острых бытовых вопросов — от возможности где-то встречаться друг с другом до необходимости просто где-то жить, что, как говорится в народе, «без бутылки не разберешься». Да и какая «нетленка», когда в основном приходится не творить, а рыскать в поисках съестного. Какие «парения» без возможности хотя бы иногда, но закатить себе в дружеском кругу «маленькую пирушку»?
Последнее воплотилось в жизнь первым, когда 1 ноября 1925 года в нижнем цокольном этаже главного корпуса открыли писательский ресторан. Частенько посещавший
Чем-то этот описанный двумя мастерами слова интерьер нам знаком — будто мы и сами это где-то когда-то видели. Но ведь того писательского ресторана уже восемь десятилетий как нет. А есть открытый в этом же самом главном корпусе Литературный институт, для которого в 1934 году парадные залы наверху были разгорожены под аудитории. И некое давным-давно забытое, заваленное всяким хламом и остатками люстры подземелье, на которое уже в конце прошлого века случайно наткнулась строительная бригада, вскрывавшая асфальт во время проведения ремонтных работ. Ничего существенного, по свидетельству журналиста — свидетеля события, в подземелье не обнаружилось: так — какой-то заплесневевший хлам да остатки люстры. По-настоящему интересное содержалось в концовке его заметки. А именно то, что треснул асфальт под ковшом экскаватора почему-то именно шестого числа шестого месяца девяносто шестого года, утром, в четверг, накануне которого, как помнится, шел дождь…
И это тоже что-то напоминало.
Так что же?
Терпение, дорогой читатель! Терпение!
Подсказка вас поджидает уже через несколько абзацев.
А пока вернемся в середину 1920-х…
Изначально проход в ресторан не был таким строгим, как и на литературные вечера, где выступали и Есенин, и Маяковский, и даже ненадолго заехавший из Италии в Москву М. Горький. Попасть туда можно было только по специальным приглашениям или рекомендации литераторов — членов образовавшегося вокруг «Дома» сообщества. Последние, в также их гости, собственно, и составляли основной контингент посетителей ресторана. Двух наиболее известных я уже упомянул. Чьи-то имена еще выплывут. А за более широким списком вообще-то советую обратиться к написанной в те годы двумя большими литературными насмешниками — А. Архангельским и М. Пустыниным пародийной драме «Онегин в Москве». Вот для затравки несколько строчек из нее:
…Там тень витала Керекеша И Розенталя борода. Там философствовал Олеша — Остряк, негласный тамада. Там, без пяти минут Белинский, И Гроссман-Рощин взад-вперед Шагал, приветствуя народ. Всего там было, и помногу, Сверх нормы там имели корм Большие доки малых форм Их имена известны… Богу, Там некогда жевал и я, Но вредна рыба для меня…Из всех перечисленных в пародии персонажей в нашем повествовании особого упоминания заслуживает самый первый — внушительного роста, представительный, с огромной до пояса бородой конусом. У него, собственно, и кличка была — Борода. В основном именно под ней знали этого легендарного человека в наиболее продвинутых — равно как в творческих, так и ресторанных — кругах Москвы середины 1920-х — начала 1960-х годов.
Итак — Яков Данилович Розенталь. Родился в 1893 году в Москве.
Булгаков в «Доме Герцена» выделил Розенталя сразу. И не только благодаря тому, как тот поставил дело, обеспечив обслуживание по высшему разряду и организовав питание, которое по качеству провизии да еще за довольно смешные деньги било тогда любой другой московский ресторан. Яков Данилович останавливал на себе глаз одной только своей фактурной внешностью — черноглазый красавец во фраке с кинжальной бородой цвета воронова крыла.
И опять же сводчатые потолки, расписанными лиловыми лошадьми с ассирийскими гривами. И столики под ними — с лампами, накрытыми шалью…
А вот откройте для интереса главу «Было дело в Грибоедове» в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», над первой редакцией которого писатель начал работу в 1928 году. Тут-то все и обнаружится. Кое-какие узнаваемые черты писательского ресторана на Бульварном кольце, в который Булгаков перенес владения придуманного им Массолита. А главное — точно выписанные характер и портрет главного в «Доме Герцена» ресторанного распорядителя.
Словом, почти полное соответствие нашей действительности.
Пока Булгаков в своем недоступном никому более творческом процессе набрасывал первые строки своего бессмертного романа, Якова Даниловича потащили в суд. Ему инкриминировали, что подведомственный ему ресторан превратился в «гнездо разврата».
В писательской среде, где по давней традиции сплетни распространялись мгновенно, даже пополз слушок, что Розенталь якобы «кому-то поставлял девочек». Последнее, как довольно быстро выяснилось, оказалось полной чушью, подлой выдумкой завистливых клеветников. Что же касается «падения нравов», то в «Доме Герцена» вину за это можно было предъявить кому угодно, но только не Якову Даниловичу. В отличие от литературных мероприятий вход на территорию его ответственности, как уже было отмечено, режимным не был. Поэтому в популярнейший в городе ресторан прямо с бульвара лезли все, кому не лень, — лишь бы, как засвидетельствовал в своем стихотворении 1928 года «Дом Герцена» Владимир Маяковский, «увидать в питье и едении автора произведения». Словом, обвинение рассыпалось, и дело тихо спустили на тормозах. Вход в ресторан все равно оставили свободным. Соответственно «очень уж свободным» оказалось и поведение определенной части граждан, перевоспитывать которых было совершенно безнадежно. Они катастрофически не умели себя ни вести, ни пить. И, разными способами проникнув в обход очереди в «Дом Герцена», всячески портили «праздники еды», которые Яков Данилович устраивал исключительно в расчете на приличных посетителей.
По поводу нравов в том же посвященном писательскому ресторану стихотворении 1928 года Владимир Маяковский даже изобразил одну такую парочку. Подсмотренная им в реальности сцена выглядела так:
Ус обвис намокшей веткой, Желтое, как йод, пиво на шальвары в клетку сонный русский льет… Шепчет дева, губки крася, юбок выставя ажур: «Ну, поедем… Что ты, Вася! Вот те крест — Не заражу…» Уехал в брюках клетчатых. «Где вы те-пе-рь…» Кто лечит их?