Легенды Оромеры. Великий Орёл

Игнатьев Александр

Снова видели чудного наездника на ящере воррум — тот тяжёлой рысцой промчался навстречу, наискосок, не всегда разбирая дорогу — видимо, куда-то очень торопился. Сам наездник был какой-то мелкий и щупленький, и «сыщики» даже заинтересовались бы, если б не были уверены наверняка: чтобы загнать Эмилию на спину гигантской зубастой рептилии, надо накормить её чем-то существенно серьёзнее, нежели спелый мак. Ну, или напоить...

Предгорья показались примерно полчаса назад — далёкие туманные миражи, плавно поднимающиеся к небу в розовом закатном мареве. К тому времени, когда закат уверенно утвердился в правах и переоделся по этому поводу из нежной розовой

вуали в суровый багровый плащ, полосатый гребень пограничных столбов Ромарии и Кайтана метнулся внизу наискосок и назад, и седые от белого мха Алмазные горы почти вплотную надвинулись на воздухоплавателей.

Прежде, чем поворачивать «Летящего на...» в сторону отклоняющейся к побережью залива пустынной дороги, Оддбэлл решил подлететь поближе к горам, чтобы полюбоваться старинными северными склонами в последних отблесках угасающего осеннего дня.

Заложив пологий вираж и направив дирижабль параллельно склону, Оддбэлл подошёл к креслу и легонько потормошил своего спутника.

– Оберон. Оберо-он! Хватит спать, самую красоту про...Спи...шь...
– прерывисто договорил мистер Блэст, глядя в окно и непроизвольно делая несколько шагов, пока лоб не упёрся в толстое холодное стекло.

– Это... Эт-то что?!

По низкогорному плато, в сторону прячущейся в надвигающейся ночной тени долины горного ручья, недовольно вытягивая толстые длинные шеи, торопливо переваливалось семейство ящеров воррум. Впереди, постоянно оглядываясь, спешила самка, от неё было ощущение, словно от курицы, чьё подросшее потомство разбежалось по окрестным лопухам. Только её потомство никуда не разбежалось — наоборот, оно прилежно семенило, почти наступая матери на хвост: два молодых, мосластых и голенастых щенка, определить пол которых с такого расстояния совершенно не представлялось возможным.

Стремительно проснувшийся от вида диковинного зрелища Оберон молча потянулся за подзорной трубой, и заговорил, только порассматривав диковинных животных пару минут.

– Воррумы. Вне всяких сомнений — настоящие дикие пустынные воррумы! Оддбэлл, это же...

– Это же открытие! Сенсация!
– уже хором воскликнули путешественники, а через секунду уже звонко столкнулись лбами в стремлении распахнуть скорее шкаф, в котором хранилась ещё одна новинка технического прогресса — свето-химический пластиночный запечатлитель моментальных изображений.

– Уй-ййй... Оберон!
– первым опомнился Оддбэлл и поспешно вытянул из шкафа складную деревянную треногу.
– Пока я буду запечатлять, скорее настраивай телеграф на частоту штаб-квартиры Географического Общества! Наука должна узнать об этом открытии немедленно!

Обратный путь дался Стад’Р’Гану еще тяжелее. Несмотря на то, что он отоспался в тепле, был до отвала накормлен высокоэнергетической пищей и по самые глаза укутан в шкуры с шерстью от какого-то животного, внезапно изменившаяся к худшему погода доводила едва ли не до оцепенения. Исследователь клевал носом, то просыпаясь и поплотнее закутываясь в шкуры, расходящиеся от тряской вперевалку поступи ящера, то засыпая, и тогда ему снились ледяные пещеры Свинцовой, куда самых закоренелых преступников ссылали на работы и откуда не возвращались. В те мгновения, когда он все-таки рисковал высунуть нос из укрытия, не пускающего холод к телу, он замечал, как на горизонте набрякают темно-серые тучи, как ерошится почти черная вода рек и голые ветви деревьев машут, то ли зовут, то ли наоборот, отгоняют крадущегося в наступающих сумерках Умра – бога зимы и смерти.

Но все

имеет свой конец. Стад’Р’Ган в очередной раз пришел в себя от того, что тряска прекратилась, ящер замер. Совсем рядом с кораблем. Стад’Р’Ган, кряхтя, попытался распрямить ноги и руки, закоченевшие настолько, что, казалось, дерни ими посильнее, и они сломаются, как тоненькие хворостинки. Ему помог ехидно ухмыляющийся ящер: встряхнувшись, он выбросил наездника из седла прямо под люк тарелки. Стад’Р’Ган выдавил из себя кодовую фразу открытия шлюза. Заледеневшие губы плохо слушались, и умная аппаратура распознала своего хозяина лишь с третьего раза. Люк открылся и оттуда повеяло живительным теплом, Стад’Р’Ган чуть ли не волоком втащил себя внутрь, ящер подпихивал сзади.

Комфортная температура в тридцать четыре градуса быстро привела космического путешественника в некоторое подобие живого и даже почти бодрого. Стад’Р’Ган поднялся, похлопал себя по животу, где в кармане поближе к сердцу хранился драгоценный процессор и поспешил в машинное отделение. Процессор встал на свое место как родной, всего и делов-то было - контакты напаять. Отдав приказ ИИ переформатировать новую периферию, Стад’Р’Ган в отшторенный по случаю пребывания на планете иллюминатор выглянул наружу. Возле корабля нетерпеливо переминался ящер. Надо было его как-то отблагодарить, и Стад’Р’Ган отдал приказ ИИ разморозить кусок мяса побольше. Пока хозяин корабля дошел до камбуза, манипуляторы уже достали мясо из морозильной камеры, положили в размораживатель, и тот уже заканчивал разморозку. Стад’Р’Ган открыл дверцу и возмущенно зашипел – приказ «побольше» был понят очень уж буквально – кусок весил чуть ли не больше самого исследователя. Пришлось воспользоваться малой гравитележкой.

Ящер подношению обрадовался и довольно зачавкал. Пока Стад’Р’Ган смотрел на непосредственного двуногого, в голову ему пришла шальная идея – прокатить свой бывший транспорт в луче захвата и доставить его к друзьям. Тем более, что появилась одна мыслишка…

Весь день Костя и Эмилия наслаждались неожиданной остановкой в пути, прекрасной для предзимья погодой и общением друг с другом. Ловили рыбу на самодельную удочку, даже одну поймали. С ладошку. Костя разочарованно покрутил улов в руках и хотел уже было бросить через плечо на берег, как Эми перехватила его руку:

– Стой! Он же совсем маленький!

– И что ты предлагаешь делать? Кормить, пока не вырастет?

– Нет, просто отпустить, сам прокормится.

– Логично, - Костя снова замахнулся, уже в противоположном направлении, но Эми успела и сейчас:

– Стой! Дай мне, я сама выпущу, пожалуйста.

Получив рыбешку в руки, Эмилия взяла ее неловко, как котенка за шкирку, потом, удерживая, подхватила снизу другой ладонью. Понесла к воде, забрела по колено. Рыбка, почуяв близкую воду, все-таки вывернулась из захвата и с плюхом хлопнулась в речку. Эмилия радостно помахала ей вслед. И тут же горестно посмотрела на свои ладони, поцарапанные и перемазанные слизью с прилипшими кое-где мелкими чешуйками.

– Давай сюда, - проворчал Костя.

Зажав запястья Эмилия в руке, он оттер с ладоней рыбью слизь мелким речным песочком, не слушая попискивающую девушку. Потом вытащил ее на берег, порылся в рюкзаке. И, уже смазывая заживляющей мазью тонкие порозовевшие от холодной воды девичьи пальчики, внезапно поймал себя на мысли о том, что ему хочется эту ладошку погладить. Провести пальцем по линиям. Поцеловать в самую чашечку. А потом выше, где на запястье бьется жилка.