Легенды. Предания. Бывальщины
Шрифт:
— Зачем вы мне тут со своей переночевкой. Мне и без того… Всю жизнь я тут маюсь. — Ну, открыла дверь, так они вошли. — Дите, — говорит, — с малых лет не растет. Лежит целыми сутками и ревет. Все силы, — говорит, — уже с им… Измучилась. И не знаю, че делать. А тут еще вы с гостями со своими.
Ну, она уже дошла до того… бабка, худая! А ребенок все не растет, все в зыбке качается и даже ни на минуту рот не закрывает: кричит и кричит и плачет, плачет и плачет, да заревывается еще. Вот она с ним прямо не знает, че делать. И кормит его, и все…
Ладно. А эта, жена-то его, и говорит:
— Когда, — гыт, — я была маленькая и лежала вот в этой
Ну, она была еще молодая в те годы.
Вот это мать прокляла ее, послала к черту, а черт это услышал, взял ее и забрал, эту девочку. Забрал ее и ростил до восемнадцати лет, до совершеннолетия. Воспитывал. А вместо ее, значит, положил полено. Это полено в ребенка, конечно, превратил. Положил это полено… И черт ее ростил до восемнадцати лет. Вырастил и говорит:
— Ну, ты уже совершеннолетняя. Тебя, — гыт, — нужно замуж выдавать.
Он не черт был, а вот этот банник самый. Она в бане росла до восемнадцати лет, но только невидимая была. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, он ее видимой сделал и говорит:
— Вот если придет, — говорит, — сюда парень молодой, если он откажется жениться на тебе, то ты вообще не выйдешь замуж и будешь такая же невидимая. Никто тебя не увидит, и вообще ты будешь одна. Если, — говорит, — согласится он жениться, то будешь жить ты счастливо, богато.
А мать-то не верит, говорит:
— Врешь! — Не верит, что это ее дочь-то. Она:
— Нет, — говорит, — я не вру. — Подходит и это полено, ну, ребенка-то, берет — и к окошку. А старуха-то закричала, напугалась. Она это полено-то, ребенка, берет и в окошко выбросила. Ребенок-то упал, закричал и в полено обугленное превратился.
Жил в одной деревне богатой мельник. И вот мельница у него была в верстах трех от деревни. И вот в один день посылает он своего сына на мельницу. А сын взял с собой балалайку. А было ему девятнадцать лет. И вот он сошел на мельницу, засыпал молотье, а сам пришел в избушку, сел на лавочку и заиграл в балалайку. И вдруг является к нему барышня и давай плясать по этой балалайке. И вот этот парень сдумал ее схватить, она и убежала от его.
— И вот теперь, — говорит, — я пойду домой и возьму на две ночи хлеба.
Когда он пришел домой, то отец и стал ему говорить:
— Что же ты, милый сын, не женишься?
— Да невесту выбираю, папинька, — говорит.
— А где же ты себе невесту будешь выбирать?
— А вот схожу на мельницу на две ночи, тогда приду домой и скажу, где невесту возьму.
И вот пришел сын мельника на мельницу, пришел и засыпал восемь мер молотья, так, чтобы ему хватило до полуночи. А сам пришел в избушку, сел на лавку, взял балалайку и заиграл. И вот приходит к нему та же барышня и стала плясать по балалайке. И вот только стал он балалайку класть, чтобы схватить ее, она скочила и убежала. Вот он и говорит промежду собой: «Теперь не буду таков, как этто, на третью ночь. Как только ступит в избушку, так и схвачу, не буду думать ничего».
И вот на третью ночь взял балалайку в руки и стал играть. Видит, является та же барышня. Только зашла на середку избы, он бросил балалайку и схватил ее.
— Ну, умел схватить меня, умей и замуж взять.
— Ладно, возьму. Только расскажи мне, как за тобой приезжать и где ты живешь?
— Я живу в вашей плотине, — говорит, — и унесена полуторагодовалая. Так вот теперь ты придешь
И вот приходит этот сын мельника домой, и стали они с батьком пива варить и вино курить. И вот сделали они парнёвик и созвали всех соседей. Окопились все соседи, и напились все соседи допьяна, так что каждый говорит, что я к вам на свадьбу поеду. И спрашивают:
— Где же у тебя невеста, Иван?
— У меня невеста во плотине своей.
И вот кто говорит, что спать захотелось, кто говорит, что поостынуть выйду. Так что разошлись все с парнёвика, и остались только отец кресной да кучер. И вот стали они направляться к венцу. И вот сели они в тарантасы и поехали к мельнице за невестой. Приехали к плотине. Остановились и ждут. Выходит невеста, выносит три сундука приданого, и вот оклада она все сундуки на лошадей, села с женихом — и поехали.
— Ну, теперь как можно скорее поезжайте!
И вот кучер и давай хвостать жеребцов. И вот доезжают они до полудороги, и священника нету. И вот приехал на ту пору к священнику благочинный и задержал попа. Когда услышал поп, что колокольчики уже зазвонили, тогда схватил крест и побежал. Только что добегает до них, обежал три раза с крестом. И потом после этого поднялась сильная погода: и загремел гром, и засверкала молния, так что всех занесло пылью. И вот только слышен был голос из этой погоды: «Счастлив, что священник с крестом подбежал, не то обоих бы убил». И вот приводит их священник в церковь, обвенчал и пригласил их к себе в дом чай пить. И вот когда они чай попили, тогда попадья велела молодку нарядить в хорошее платье. Принесли сундук молодкин, и разрыла этта молодка сундук и стала выбирать себе одежу, какую нужно себе одеть. А попадья сзади ее стояла и смотрела в сундук ейный. Потом отошла к попу и сказала:
— Батька, дак это, быть надо, дочка наша, которая потерялась полторагодовая из люльки (проклянула, значит, попадья ее раньше)!
Вот подошли поп и попадья к молодке и спрашивают:
— Где ты была?
Говорит:
— Я была у мельника в плотине, а сын мельника взял меня замуж.
— А не помнишь, откудова ты унесена?
— Нет, — говорит, — я не помню.
Тогда поп и попадья бросились к дочке на шею и стали целовать и тут же с законным браком поздравлять.
О ведьмах и колдуньях
(…) На остров Иванцов, близко деревни (Кузаранда. — И. К.), ежегодно на Ивановскую ночь прилетают из Киева, в виде сорок, ведьмы для собирания разных снадобий и трав. Уверяют, что травы эти, совершенно отличные по виду и свойству от обыкновенных, уносятся ведьмами на Лысую гору.
Однажды, рассказывают, какой-то старик поймал за хвост одну из таких сорок, но та рванулась, оставила в руках храбреца сорочку и улетела.