Легион обреченных
Шрифт:
Группа тут же покинула это место — подальше от греха — и перед рассветом расположилась было на отдых, как ее окружило целое подразделение эсэсовцев с овчарками. В объяснение с ними вступил Яковлев, но офицер, узнав, что перед Ним русский, не стал его даже слушать. Подоспевшему Геллеру пришлось разъяснять, кто они и что привело их в эту зону, о запретности коей не ведали. Фашисты грубо обыскали курсантов, и лишь потом эсэсовский шарфюрер вернул Геллеру документы, приказав пулей убираться отсюда со своими азиатами. Нагоняй от начальства получил и начальник зондерлагеря, после чего он настрого запретил водить
Старшина Шмульц, надиравшийся до чертиков, как-то проговорился, что под Дессау есть подземный танковый завод. Значит, прав был на этот раз бывший уголовник, когда сказал, что отчисленных из зондерлагеря курсантов, не оправдавших доверие командования, отправляли на тот завод, откуда никто больше не возвращался.
— Может, и меня туда отправите? — Таганов налил в кружку Шмульца добрую порцию шнапса, который он выменивал на сигареты.
— Куда, на завод? — ощерился Шмульц, ополовинив кружку. — Могу...
— Нет, в серый барак...
— В барак хлипких интеллигентиков не берут, товарищ бывший директор.
— Я в долгу не останусь, — и Ашир долил немцу еще шнапса.
— А что я буду иметь? У тебя же ничего нет, кроме часов...
— Придет время, когда я стану ханом Туркестана.
— Вот когда станешь ханом, — икнул Шмульц, — тогда и поговорим. — Он опрокинул в рот остатки шнапса, оглядел Ашира осоловелыми глазами. — Серый барак во власти Фюрста. Там даже Брандт не хозяин... — Шмульц положил голову на руки и тут же захрапел.
...Яковлев собирался распустить строй, но, завидев вдали крупную фигуру Брандта, стал распекать участников группы, что не уложились в намеченное время, добрались до лагеря с опозданием на целых пять минут.
— Тащитесь, как на прогулке! — беззлобно кричал он. — В следующий раз погоняю вас по холмам. Посмотрю, как вы тогда запоете!
Комендант довольно улыбнулся и, не подходя к курсантам, свернул с дороги к офицерскому корпусу.
Прозвучала команда: «Разойдись!» Кто-то прилег на койку, прямо в одежде и сапогах. Двое присели на пустые нары и зашлепали картами, играя на сигареты, пайку хлеба, порцию маргарина. Кто-то тихо ругался — опять в отсутствие рылись в личных вещах. Наверняка это Шмульц...
Мысли о танковом заводе и загадочном бараке не давали Аширу покоя. Наши, вероятно, не знают о заводе под Дессау, иначе разбомбили бы... Связь, связь! Вот что нужно разведчику! Но выход за проволоку запрещен под страхом смертной казни. Здесь расстрелом грозили за все: нарушение приказа, неповиновение, проявление излишнего любопытства, непочтение к немецким порядкам, слушание советских или английских радиопередач.
В барак вошел Яковлев и, как-то странно взглянув на Таганова, громко приказал, хотя тот стоял рядом:
— Эембердыев! К оберштурмбаннфюреру — живо!
Зачем его вызывают? Ничего хорошего такое внимание не сулило.
Конвоир доставил Таганова в кабинет оберштурмбаннфюрера, находившийся в доме за зоной лагеря, на опушке леса, по соседству с офицерским казино. Там находился высокий худощавый майор в форме вермахта. Ашир сразу узнал Вилли Мадера.
Фюрст приветливо встретил вызванного курсанта, который не сразу разглядел за спиной гестаповца большую карту Туркменистана, помеченную кружочками — синими, черными, красными.
—
У Ашира отлегло от сердца.
Теребя свои черные усики, Мадер молчал, но не сводил глаз с Ашира. Лицо немца было знакомо Стреле по фотографиям, и словно слышался голос Касьянова: «Вилли Мадер — старый разведчик, авантюрист по натуре. Еще в двадцатых годах был военным советником чанкайшистских войск в Китае. Близок с Вели Каюмом. Работал в Афганистане, Индии, Иране. С приходом к власти Гитлера держался в оппозиции, недолюбливая, как кадровый военный и аристократ, фашистских выскочек. Это, впрочем, не мешало ему активно сотрудничать с ними. Не согласен с методами проведения фашистской национальной политики. Мадер считает, что тех же целей можно добиться иными путями — не одним террором и убийствами, а кропотливой работой по моральному разложению: нацию, враждебную Германии, надо сначала растлить, а после сломить, уничтожить. Считается специалистом по психологии азиатских народов. Опасный и коварный враг. Откровенные фашисты будут уничтожены, а такие, как Мадер, выживут, чтобы готовить новые авантюры. У них с Гитлером, с фашизмом одни цели, только методы разные. Словом, хрен редьки не слаще...»
Ашир вкратце рассказал об интересовавших Фюрста районах.
— Как там с водой, питьевой? — спросил оберштурмбаннфюрер.
— На самом Ясхане есть, и по руслу Узбоя — в колодцах.
— А такыры в Каракумах тяжелый грузовой самолет выдержат?
Выслушав ответ, Фюрст кратко рассказал Таганову о положении на фронте: войска вермахта выравнивают линию фронта — такова мудрая стратегия фюрера; немцы вот-вот получат новое грозное оружие и сметут с лица земли красных. Гестаповец умолчал о Курской битве, о поражении в ней германских армий.
— Скоро вы, господин Эембердыев, сможете без пересадки попасть из Берлина до родного Ашхабада, — захохотал Фюрст и пристально взглянул на Мадера. Тот сидел с непроницаемым лицом.
— Поездом или самолетом? — Ашир подумал, что весь этот спектакль специально разыгран для Мадера. Чего ради? И Ясханом заинтересовался.
— Кто полетит, а кто — на своих двоих. — Фюрст сильно закашлялся и, отдышавшись, спросил, всем ли Ашир доволен, хорошо ли с ним обращаются.
— Я всем доволен, — сухо отчеканил Таганов, — кроме одного: меня неправильно используют. Какой из меня агент, диверсант? Хотя я горжусь доверием, но мне не место в такой школе. Каждому свое. Я с пользой пригодился бы нашему делу и своей родине как политический деятель.
— Может, вы просто трусите? — криво усмехнулся гестаповец.
— Вся моя биография говорит за меня. Неужели все это шаги труса? Во всем нашем благородном роду не было таких. Не заслужил я такого оскорбления, гос... товарищ Фюрст! Мое место там, где от меня больше пользы.
— Ну-ну, — снисходительно улыбнулся Фюрст, — не обижайтесь! Я обещаю вам подумать. Поживем — увидим, как говорят русские...
Едва за Аширом закрылась дверь, молчавший до сих пор Мадер сказал:
— Этот малый весьма честолюбив. Отдайте его мне, Фюрст. Я же передал вам своего Каракурта.