Легионер. Книга четвертая
Шрифт:
– Оно так, господин начальник, – вздохнул Анучин. – Так и чешет Тарасенко, не угонишься за ним! Нет, чтобы нас вперед пропустить, в прикрытие самому идти. Мы ж сутки, почитай, Жонкьерские высоты держали, а ён в резерве стоял, да пятки смазывал. Теперь чешет без оглядки!
– Анучин, разговорчики! Приказы начальства на войне не обсуждаются! Нам приказано прикрывать основные силы – мы выполняем.
– Ага, битый небитого прикрывает! – сплюнул Анучин. – Народ из дружины разбегается, не уследишь! Кто ночью, молчком, а кто прямо внаглую – я пошел, дескать! Спасибо, если ружье оставит… Вот и Семенцов, как
– Ну что поделаешь, Анучин, – вздохнул и Ландсберг. – Как ты должен знать, приказом Наместника его Императорского величества на службу в сформированные в Квантунской и Приморской областях, а также на Сахалине в дружины записывались охотники. Дружина, стало быть, есть нерегулярное воинское соединение. И присягу люди не принимали… В армии, конечно, разговор был бы короткий: дезертир – расстрел! А у нас, видишь ли, понадеялись, что люди за свою землю драться без присяги будут…
– Да какая она наша земля, Сахалин ентот, господин начальник! – вполголоса, оглядываясь на дружинников, зачастил сотник. – По мне, так провались ён вовсе в преисподнюю, плакать не стану!
– Анучин, разговорчики! – снова прикрикнул Ландсберг. – Кашеварам своим лучше дай команду: накормить людей! Подсчитай пока число оставшихся у тебя в сотне штыков…
– Есть…
Вскоре подошел Чертков, подталкивая перед собой поселенца в крестьянской рубахе до колен.
– Вот, господин Ландсберг, едва сыскал заместителя Семенцова. Самого-то его с ночи, как я и докладывал, никто не видал, а заместитель – вот он!
– Кто таков? Где твое форменное обмундирование? – обрушился на заместителя взводного второй сотни Ландсберг. – Где бушлат, шаровары? Где ружье, черт побери? Как стоишь перед начальником дружины, оболтус?
Поселенец сделал вялую попытку застегнуть ворот рубахи, на Ландсберга глядел исподлобья.
– Дружинник Барышников, ваш-бродь. Назначен заместителем взводного второй полусотни… А насчет обмундировки и протчего, так штанов казенных мне и не выдавали отродясь, господин начальник! Бушлат я снял, в мешке таскаю, чтобы не порвать в тайге: сукно там доброе, ваш-бродь… А ружье у меня еще вчерась «попятили», ваш-бродь! Распорядитесь, сделайте милость, чтоб новое выдали, ваш-бродь!
– Ты что несешь, Барышников?! Как это – ружье «попятили»? Украли, что ли?
– Точно так, ваш-бродь! Украли, должно! Тока к дереву прислонил, в кусты отлучился по неотложной нужде – а его и «попятили». Не углядел…
– Барышников, ты хоть понимаешь сам, что говоришь? Знаешь, что на войне солдату полагается за утерю боевого оружия? Трибунал!
– Так то солдату, ваш-бродь! – нахально улыбнулся Барышников. – Какой же я солдат, коли добровольно в дружину записался? Каторжный я, из команды исправляющихся. Посулили мне кажный год каторги за два месяца в дружине списывать – вот и пошел! Полгодика оттрубил в дружине вашей – три годка каторжных долой! А меня всего-то четыре и оставалось, ваш-бродь! Так как насчет новой берданки-то? Ежели я заместо Семенцова полусотней командываю – мне без ружья никак невозможно, ваш-бродь!
– Ладно, ступай пока, Барышников. Потом с тобой разберемся! – Ландсберг дождался, пока дружинник отойдет подальше и повернулся к сотнику.
– Чертков, этого полусотенного надо менять. Ты зачем вообще на эту должность
– А кого мне ставить-то было? – огрызнулся сотник. – Которые из поселенцев дружинники, али из крестьян – вовсе не командиры. Зашуганные, брюхатые все, как бабы на сносях. Из берданки палит – оба глаза закрывает, да еще креститься успевает… Этот Барышников хоть грамоту разумеет, счет знает…
– Замени, замени, Чертков! Ну сам подумай – какой пример нижним чинам, если взводный командир ружье теряет, а форменный бушлат в мешке для сохранности носит? Он не о противнике думает, не о дружинниках подначальных, а как бы побыстрее еще два месяца отбыть, да и тягу дать!
– Эх, господин начальник! А кто ж в дружине иначе-то думает? С японцем воевать – тут солдат нужен. Японец – враг сурьезный, эвон – весь пролив пароходами своими заставил! Силища! А мы против него – тьфу!
– Чертков, ты мне тут с пораженческими высказываниями до трибунала договоришься! Давай, корми людей, отдохнем малость – и дальше двинем!
– А куды двигать-то, господин начальник? Идем на Рыковское, и то неизвестно зачем. Может, там японец стоит большими силами?
– Иди, Чертков, людей оставшихся сочти, да покорми, пока от отряда Тарасенко известий дождемся!
Появившийся ординарец навесил на морду лошади начальника торбу с овсом, расседлал ее, седло пристроил под дерево.
– Садитесь, ваш-бродь! Перекусить не желаете?
– Спасибо, Есипов, не хочу. Ступай, сам поешь, а я посижу пока…
Ландсберг уселся под огромную лиственницу на податливо скрипнувшее седло, снял фуражку и прислонил голову к шершавому стволу. Прикрыл тяжелые веки, привычно отрешаясь от действительности.
Однако долго рассиживаться не позволила с юности вбитая в голову привычка к воинской дисциплине. Да и спина от долгого сидения под деревом затекла, и Ландсберг решил размять ноги и заодно пройтись по биваку. Окликнул ординарца и вместе с ним зашагал, переступая через ноги сидящих и лежащих дружинников.
Это все-таки очень странная война, думал Ландсберг. В Туркестане и во время Турецкой кампании все было иначе. Здесь дружинники совершенно не обращали внимания на приближающего командира, пусть даже и статского – они продолжают заниматься своими делами. Многие, едва добравшись до привала, играли в карты – вещь для нижних чинов в любом армейском подразделении, по убеждению Ландсберга, совершенно недопустимая! Часовые дремали – кто стоя, прислонясь к стволам деревьев, а кто и вовсе сидя на пеньке. Этого Ландсберг стерпеть уже не мог, и таких часовых и дозорных строго отчитывал. Прекрасно при этом понимая, что «достучаться» до дружинников ему вряд ли удастся. И что игра возобновится, едва он отойдет подальше.
Собственно, что и как можно спросить с нижних чинов, ежели не только они, но и многие кадровые офицеры относились к этой войне с поразительным легкомыслием? Взять ту же подготовку земляных укреплений на побережье, которой сахалинцы занимались в общей сложности больше года.
Дружине Ландсберга была поручена подготовка окопов и ходов сообщения на Дуйском участке береговой обороны. Ну, а поскольку земляные работы – это основной саперный «хлеб», то и отнесся к этому поручению бывший офицер Саперного лейб-гвардии батальона со всей ответственностью.