Легкая корона
Шрифт:
— Я не буду здесь петь. Это не моя публика, они мне не нравятся. Я не хочу быть обезьяной, на которую они с интересом смотрят в лорнет. Что ты Думаешь?
— Ну, они, конечно, похожи на мажоров. С другой стороны, мне бы очень хотелось послушать, как вы, — он мотнул головой, протестуя против такого обращения, — ты играешь под акустическую гитару.
— Да, так давай я тебе поиграю! Но не здесь. Этим я играть не буду. Позвали в гости, а ко мне Даже никто не подошел — ни Захаров, ни Абдулов, как будто я прокаженный. Поедем ко мне в гостиницу, я тебе сыграю.
Его повело немного в сторону, и, если бы я его не удержала, он бы упал. Он оперся на меня, обняв за плечи, и проговорил прямо в ухо:
— Поедем, пожалуйста! Мне так одиноко, мне нужен хороший человек. Мне просто нужен хороший человек. Я вижу, что ты хорошая, настоящая.
Он оперся на меня еще сильнее, всем своим весом, и я уже сама с трудом удержалась на ногах. Бурляев и Арамис подошли и подхватили его, а Громов вывел меня из павильона.
— Я вижу, у тебя крыша немного поехала от Славы, да?
— Вовсе нет, — соврала я. Конечно, мне было приятно, что Бутусов зовет меня послушать свои новые песни и что вообще я ему явно нравлюсь.
— Не принимай на свой счет. Он ни одной не пропускает, известный ходок. Особенно когда пьян.
— А ты откуда его так хорошо знаешь?
— Я организовывал фестиваль, с которого, собственно, и началась его слава, еще в 86-м году. В общем, ты меня поняла, не бери его в голову, хоть он и кумир молодежи. Ему все равно кто, лишь бы ноги раздвигала. Это не для тебя.
Он еще что-то мне говорил, но я не слушала. Ага, на Арамиса и ему подобных он внимания не обращал, а вот Бутусов его все-таки достал. Разумеется, я не собиралась никуда ехать с совершенно незнакомым и пьяным в умат мужчиной, но наблюдать за громовской реакцией было забавно.
Когда мы с Громовым вернулись в павильон, Бутусов был уже в отключке. Он просто вырубился и лежал на руках у Бурляева и Арамиса, а рядом стоял недовольный Абдулов.
— Что с ним делать теперь? — сказал Бурляев. — Не хотел выступать и нажрался. Что за детский сад, в самом деле? Я ему нянька, что ли?
— Да оставьте его прямо тут, — довольно равнодушно предложил Громов.
— У нас здесь не притон, чтобы пьяные на полу валялись. Мы в Театре, — с пафосом сказал Абдулов. Так прямо и произнес, с большой буквы. — Давайте его отнесем и посадим в машину. Сейчас я еще кого-нибудь позову, чтобы вам помогли.
— Слава хотел, чтобы к нему пришел Абдулов, и он пришел, — шепнула я Громову.
— Жаль только, что Слава этого не видит, — в тон мне ответил Громов.
Мы еще покрутились, выпили вина. Изредка нам попадались разные роковые люди, и Громов останавливался поболтать с ними. На сцене тем временем начался какой-то ажиотаж.
Мы встали за задними рядами стульев, недалеко от того места, где Громов перенес меня через забор. Арамис и Бурляев, только что сплавившие Бутусова, пробились к самой сцене и пытались сесть на свободные места. Я увидела, что к ним подошел Ярмольник, махнул кому-то рукой, подбежали охранники, и нашу парочку скрутили и увели.
— Ого, ты это
— Не понравились они ему, наверное.
На сцене радостно шел аукцион. Под громкие аплодисменты продали за полторы тысячи рублей простую бутылку водки, потом рубашку Абдулова, программку и прочую ерунду. Внезапно на сцену вышел Шевчук, пьяный, но вполне еще держащийся на ногах. Он забрал микрофон у Абдулова, ведущего аукцион. Абдулов не понимал, что происходит, но микрофон отдал.
— Дамы и господа! — проникновенно сказал Шевчук. — Что же вы творите? Это же полная туфта какая-то! Что за пошлость? Кого вы хотите обмануть? На вас противно смотреть, такие вы гладкие, зажратые, довольные собой… а чем быть довольным?
Абдулов попытался забрать у него микрофон, но Шевчук не отдал и продолжал вещать что-то дальше тем же миссионерским тоном. На сцену вскочил Ярмольник и помог Абдулову обезвредить Шевчука. Но ненадолго. На сцене стоял большой гонг, в него били всякий раз, когда продавался очередной лот. Лишившись микрофона, Шевчук схватил молоток и стал изо всей силы долбить в гонг, заглушая Абдулова, который пытался обратить все в шутку. Народ в импровизированном партере начал ржать. Наконец Ярмольнику и двум охранникам удалось увести сопротивляющегося Шевчука со сцены.
Понятно, что никакого выступления «ДДТ» не было; выступали разные группы и ВИА, не такие знаменитые, зато спокойные. Под конец мероприятия мы с Громовым едва стояли на ногах, потому что в основном пили вино, но ничего не ели. Когда мы, обнявшись и качаясь, двинулись к выходу, то увидели Бурляева и Арамиса.
— О, ребята. Где вы были? Мы вас потеряли, — сказал пьяный Громов.
— Да нас Ярмольник сдал в ментовку, — со злостью сказал Арамис, — ни за что, просто так. Наши морды ему не понравились. За нас еще клавишник «ДДТ» пытался вступиться, так его самого чуть не забрали. Его спасло, что они не играли еще.
— «ДДТ» не самые удачные покровители на этом празднике жизни, — ответил Громов. — Здесь уже все заканчивается, какого вы вернулись?
— А назло. Я сейчас пойду с этим козлом разбираться. Он думает, ему все можно — вот так людям руки выкручивать, — все больше злился Арамис, — у нас, между прочим, у каждого в отделении по полтиннику пропало. Пусть платит, цыпленок жареный.
— Скажи спасибо, что морду не набили. Знаете что? Поехали к нам, а? — Громов притиснул меня к себе: — Да, Алиса?
Я, конечно, была в полном восторге, в первый раз он вот так при людях объединил нас в «мы». Они удивились.
— К вам? — в полном изумлении переспросил Бурляев. — Куда это — к вам?
— Шикарная вписка, вот увидишь. Надо будет по дороге купить еще вина.
И мы все двинулись на Преображенку.
ПЯТОЕ КОЛЕСО
Когда мы пришли, выяснилось, что Бурляев и Арамис смертельно устали и сил продолжать веселье у них нет. Начали укладываться.