Легкие шаги в Океане
Шрифт:
– Я смотрел в Зеркало Бытия, – между тем продолжал Ольвиус. – Оно открыло мне твою тайну. Поэтому ты здесь.
«Какую тайну? – мелькнуло в сознании Нии. – О моей любви к Энару? Вероятно, Зеркало сказало ему…»
– Ошибаешься, – возразил Магистр, как будто она не подумала, а высказала мысли вслух. – Дело не в любви. Слышишь? Это звенят Колокольчики Судьбы.
Ния напрягла слух, но ничего не уловила.
–
Свет померк в глазах Нии. Она мягко опустилась на пол, выложенный атласными подушками, и погрузилась в глубокий сон.
Открыв глаза, она увидела неподвижное пламя в масляных светильниках. Белые стены комнаты были из камня, единственное узкое окошко закрыто ставнями.
Ния с трудом поднялась с ложа. Все тело болело, как будто она провела ночь за рубкой тростника в имении Бамбуковая Роща. Там производили небольшое количество тончайших свитков для императорского двора. Свитки только-только входили в моду, вытесняя металлические пластинки. Они были легче и удобнее, свободно сворачивались в трубочку, и на них можно было изображать знаки и символы при помощи изящных золотых перьев и краски.
Воспоминания о времени, проведенном в Бамбуковой Роще, неизменно возвращало Нию к встрече с Энаром, породившей горькие и несбыточные желания. Это причиняло ей боль.
– Излечить твои страдания? – спросил возникший в ее сознании Ольвиус. Лицо в золотой маске было страшно.
Ния растерялась. Томительные мечты об Энаре были частью ее мира, от которого она не собиралась отказываться. Ния сбежала в Храм Света от невозможности соединиться с Энаром, – но не от своей любви. Это чувство она сохранит, как сорванный и засушенный цветок. Иногда – очень редко – она будет доставать его, чтобы вдохнуть слабый аромат весны…
Отныне она – вечная пленница Храма.
Ния обошла комнату с белыми каменными стенами. Двери не было. Единственное высокое и узкое окно, закрытое ставнями, почти доставало до потолка. Ния тронула створки, они легко подались. Из оконного проема на нее глянуло бледное испуганное лицо.
– Да это же я! – отшатнулась девушка.
Лицо в окне сменилось отражением комнаты, точно такой же, в которой ее заперли. Вместо стекла за ставнями оказалось зеркало.
– Пространство – всего лишь плод иллюзий, – прозвучало в ее уме. – Не существует ни окон, ни дверей, – только твои собственные заблуждения, маленькая фея.
Ния захлопнула ставни и вернулась к своему ложу. Что ей делать?
– Постигать скрытое… – ответил невидимка. –
– Где ты?! – крикнула Ния, вскакивая и оглядываясь. – Почему ты прячешься?
– Я нигде, – усмехнулся невидимка. – И ты нигде. Существуют лишь наши отражения в зеркалах сознания. Разве ты меня не видишь?
Ния вынуждена была признать, что, хотя в комнате как будто никого не было, она кого-то видела и слышала. Золотую Маску!
Маска тихо засмеялась.
– А ты способная ученица, – прошептала она. – Это славно… Славно. Я не ошибся в тебе. Агарисий сделал правильный выбор. Как я мог усомниться? Мне не удалось еще полностью избавиться от самонадеянности. Мы с тобой будем совершенствоваться, маленькая фея. Оба…
Глава 20
Москва. Наше время
Какие-то хулиганы разбили фонарь на улице, и теперь Казакову приходилось возвращаться домой в кромешном мраке.
В школе шел ремонт. Вадим Сергеевич наведывался туда раз или два в неделю, а остальное время посвящал репетиторству. Ученики проживали в разных концах города, и порой Казаков освобождался поздно, когда было уже темно.
«Бери по вечерам такси, Вадик», – советовала Ольга Антоновна.
«Дорого, мама. Я не могу себе позволить».
«Здоровье дороже. Нынче хулиганья развелось, не приведи господи! – прижимала она руки к груди. – Могут за пятьсот рублей убить».
Казаков и сам боялся, правда, не столько хулиганов, сколько Лены Слуцкой. Она стала его проклятием, призраком возмездия за неуместное любопытство. Черт его дернул следить за ней!
«А как же ваши встречи? – нашептывал ему внутренний голос. – Ты, братец, собирался жениться на Лене. Не пойди ты в тот дождливый день за нею, так бы и не узнал, кто она на самом деле. Она убийца! У нее серьезные нарушения психики, возможно, необратимые».
Казаков согласился с тем, что хотя Лена и охотится за ним, как за лишним свидетелем, но он избежал худшей участи – сделаться ее мужем.
В пятницу после обеда он позвонил Калитину.
– Делайте же что-нибудь! – срывающимся от волнения голосом умолял Вадим Сергеевич. – Вы принимаете меры?
– Конечно, – успокаивал его Марат. – Возьмите себя в руки, Профессор, вы же мужчина.
Такое обращение взбесило завуча. Оно напомнило ему о прошлых «заслугах» перед известными службами.
– Не называйте меня так! – взвился Казаков, дрожа от возмущения. – Какой я вам Профессор? Вы же сами говорили, что…
– Напрасно сердитесь, – усмехался Марат. – Вдруг мои слова сбудутся? Хотите иметь кафедру в университете?
– Вы издеваетесь…
– Вовсе нет. Я предсказываю вам блестящую педагогическую карьеру, любезный.
– Какая карьера? Моей жизни угрожает опасность, понимаете вы это? – горячился Казаков. – Я… по улицам боюсь ходить!