Легкое поведение

Джейвин Линда

— Надо видеть японцев в бою, чтобы в это поверить. Они просто дьяволы. Ничто их не остановит, — поделился своими впечатлениями коллега.

Моррисон вышел прогуляться вдоль берега, где рыбаки раскладывали улов на соломенных подстилках, а дети плескались у кромки воды, пока их матери, расположившись тут же, штопали рыбацкие сети. Подгоняемый смутной надеждой, он развернулся и пошел к телеграфу. Он ведь оставил ей свой маршрут. Клерк проверил. Никаких писем и телеграмм для него. Он быстро составил вторую телеграмму:

ТОЛЬКО ЧТО ПРИЕХАЛ. УЕЗЖАЮ ЗАВТРА. ЛЮБОВЬЮ ЭРНЕСТ. ОТЕЛЬ ОРИЕНТАЛ.

Маясь

от безделья и тревожных дум, он отправился в старый порт Хього, не обращая внимания на затейливые храмы и прочие древние постройки, встречавшиеся на пути. Не зная ни слова по-японски, он ни с кем и не разговаривал.

Вернувшись в отель, Моррисон спросил у дежурного, нет ли для него корреспонденции. Ничего не было. Чем она так занята, что не может найти время на телеграмму? Впрочем, он мог догадаться.

Японская пресса трубила о падении маньчжурского города Ляояня. Вот уж действительно хорошая новость. Моррисону было интересно, удалось ли Джеймсу стать очевидцем этой битвы.

Спал он плохо.

На следующее утро, ближе к десяти, в отель на его имя пришла телеграмма. Она была отправлена из Иокогамы в девять часов восемь минут утра.

НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ ТЕБЯ И ТОСКУЮ РАЗЛУКЕ.

ПРИЯТНОЙ ПОЕЗДКИ ПЕКИН. ОТПРАВЛЯЮСЬ НА МОНГОЛИИ. ЛЮБЛЮ. МЭЙЗИ.

Моррисон тут же отстучал ответ:

ДОРИК ОТХОДИТ ПОЛНОЧЬ, ПРИБЫВАЕТ НАГАСАКИ РАНО УТРОМ ВОСКРЕСЕНЬЕ. ТЕМ ЖЕ ВЕЧЕРОМ ШАНХАЙ ПРИБЫТИЕМ УТРОМ ВТОРНИК. ТВОЮ ТЕЛЕГРАММУ ТОЛЬКО ЧТО ПОЛУЧИЛ БОЛЬШОЙ РАДОСТЬЮ. НАЧАЛ ВОЛНОВАТЬСЯ. ИСКРЕННИЕ ПОЖЕЛАНИЯ СЧАСТЬЯ. ЭРНЕСТ.

На палубе Моррисон обнаружил в своем кармане памфлет, который купил несколько дней назад, когда дожидался Мэй. На корабле он успел познакомиться с японским торговцем, который поставлял брезентовые палатки для армии, и попросил его перевести брошюру. Торговец прочитал текст и нахмурился:

— Автор, Котоку Шусуи, — известный журналист. Он говорит, что, если война ведется во имя гуманных целей, за свободу и правду, она справедлива. Но если она нужна, чтобы политики и военные могли делать карьеру, а спекулянты качать прибыли, в то время как мирные люди и их дети страдают и гибнут, мы должны решительно противостоять ей.

— Понимаю.

Моррисон вдруг вспомнил острый комментарий Мэй насчет морали мужчин и войны. Конечно, он мог бы с ней поспорить. Но это бы сыграло на руку Игану. Тогда это казалось таким важным — состязание с соперником. Теперь все было кончено, и ему ничего не оставалось, кроме как смириться с этим. История получила свою развязку, его последняя телеграмма была кодой. Ему не следовало больше думать о Мэй. Моррисон и японский коммерсант уставились на волны.

«Дорик» прибыл в Нагасаки около четырех пополудни двадцать шестого июня.

МИСС ПЕРКИНС ГРАНД ОТЕЛЬ ИОКОГАМА. НАПРАВЛЯЮСЬ ШАНХАЙ. ПУСТЬ СВЕТИТ СОЛНЦЕ ВСЕМ ТВОЕМ ПУТИ ДОМОЙ. ТВОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ, ХОТЯ И ЗАСТАВЛЯЕТ ГРУСТИТЬ МНОГИХ НА ВОСТОКЕ, НЕСОМНЕННО, СОГРЕЕТ СЕРДЦА ТВОИХ БЛИЗКИХ В ОКЛЕНДЕ, КОТОРЫЕ ЖДУТ ТЕБЯ С НЕТЕРПЕНИЕМ. НАДЕЮСЬ, В ЧЕРЕДЕ РАЗВЛЕЧЕНИЙ У ТЕБЯ ИНОГДА НАЙДЕТСЯ МИНУТКА НАПИСАТЬ МНЕ, И ТЫ НЕ ДАШЬ МНЕ НАВСЕГДА ИСЧЕЗНУТЬ ИЗ ТВОЕЙ ПАМЯТИ. ВРЯД ЛИ СУДЬБА КОГДА-НИБУДЬ ВНОВЬ ПОДАРИТ НАМ ВСТРЕЧУ, НО ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ, Я ВСЕГДА БУДУ ДОРОЖИТЬ ПАМЯТЬЮ О ТЕБЕ И С РАДОСТЬЮ ВСПОМИНАТЬ ТЕ СЧАСТЛИВЫЕ МГНОВЕНИЯ, ЧТО ПРОВЕЛ С ТОБОЙ. ПРОЩАЙ, МОЯ ЛЮБИМАЯ. ЭРНЕСТ.

В

четыре утра пароход вышел из порта, чтобы пройти последний этап своего пути. Ответной телеграммы Моррисон так и не дождался. Впрочем, он и сам не знал, почему надеялся ее получить. «Должно быть, она уже на Монголии", — записал он в своем дневнике. — Поскольку она быстро забывается в компании новых воздыхателей, меня она уже успела вычеркнуть из памяти».

Совершенно обессилевший, он лежал на полке своей каюты. Было жарко и душно. Свисток парохода надрывался не смолкая. Ворочаясь на неудобной постели, Моррисон отчаялся заснуть и снова открыл дневник. «Но какое это имеет значение? Чем скорее все закончится, тем лучше. Это страстное увлечение было любопытным эпизодом в моей карьере».

Он снова был в движении, и это состояние было для него куда более привычным.

Завтрак состоял из чашки отвратительного кофе и жирной болонской колбасы, да еще за одним столом с покалеченным мужчиной. Как тот объяснил Моррисону — пугающе жизнерадостным тоном, — увечье было получено, когда он чистил собственное ружье.

На нижней палубе было душно, наверху невыносимо. Пытаясь читать в шезлонге, Моррисон представлял Мэйзи в ее роскошной отдельной каюте на «Монголии», или в музыкальном салоне, где она поет для других пассажиров, или в ресторане, где она разыгрывает очередной милый спектакль с деликатесами. Он вдруг вспомнил, как она рассказывала ему про миссис Гуднау, которая призналась, что после того, как ее поцеловала женщина, она уже не может смотреть на мужчин. Мэй заявила, что возьмет с собой в дорогу японскую девушку, которая будет целовать ее до самой Америки. Ему стало интересно, выполнила ли она свое обещание, и он даже замечтался на какое-то мгновение. Вскоре его сморил сон, а проснулся он с ноющими ногами, головной болью и солнечным ожогом. Ко всем этим неприятностям примешивалось стойкое ощущение, что красота, комфорт и удовольствия навсегда покинули его мир.

Торговец сошел с парохода в Нагасаки. Единственной собеседницей оставалась мисс Флоренс Смит, высокая девушка с точеной фигуркой, следовавшая в Шанхай, чтобы выйти замуж за своего возлюбленного, служащего «Стандард ойл». Моррисон мог поклясться, что видел ее в Иокогаме в обществе майора Симана.

Когда на следующий день «Дорик» пришвартовался в Шанхае, возлюбленного мисс Смит на причале не оказалось, и девушка залилась слезами. Стоило Моррисону подумать, что он не ошибся в своих предположениях: еще одна неверная женщина, еще одна печальная сказка, — и даже приготовиться к тому, чтобы выставить себя в качестве утешителя, как примчался возлюбленный, и мисс Смит бросилась к нему в объятия.

Как повезло этой парочке. Какое полное счастье. Что может быть лучше, чем такая любовь?

У Моррисона защемило сердце. Он вдруг подумал о том, что, возможно, вот именно в это мгновение Мэй достает связку его писем и зачитывает их, скажем, капитану «Монголии». Он попытался улыбнуться, представив себе такую картину.

Глава, в которой жар не проходит, хотя земля и остывает

В Пекине плакучие ивы о чем-то шептались с водами Гранд-канала и большого рва, окружающего Запретный город. Цедрелы стояли, усыпанные метелками белых цветов. Рынки были забиты индийской кукурузой и дынями. Неугомонный треск цикад напомнил Моррисону о возвращении домой. После одуряющей влажной жары Японии Моррисон наслаждался засушливым Пекином.